Мои идеологические диверсии (во времена от Горбачева до Путина - [29]

И с тех пор о случаях применения такого диагноза мне не было известно. Видно некоторой своей деятельностью я так «достал» нашу родную советскую власть, что ради меня она решила сделать исключение. Чтобы заслужить у нее такое исключительное отношение, надо очень сильно постараться. Спасибо ей за признание моих заслуг. Хотя напрашивается вопрос: какой идиот принял такую психиатрию в ВПА, а такое государство – в полноправные члены Совета Европы?!

Кому интересно, могут сравнить мои действия с действиями наших нынешних правозащитников, и тогда будет понятно, почему некоторые бывшие диссиденты-политзеки, стоявшие у истоков правозащитного движения в СССР, шарахаются от такой «правозащиты», как черт от ладана. Одно дело – заявлять на каждом углу о своих шизо-правозащитных идеях, которые у нас на практике уже полностью обанкротились. Так обанкротились, что это стали понимать даже западные специалисты по нашим делам, которые в наших делах никогда ничего не понимали. А явочным порядком осуществлять юридические гарантии прав человека, требуя привлечения к уголовной ответственности конкретных должностных лиц за конкретные должностные преступления – совсем другое. Государственная власть осуществляется в лице должностных лиц, а если законы будут соблюдаться, то эта власть рухнет только уже по одному тому, что большинство госчиновников, наделенных властными полномочиями, окажется за решеткой – просто некому будет эту власть осуществлять. Я уж не говорю об отношении к нынешней правозащитной «шизе» широких народных слоев, больше всего страдающих от произвола властей.

И речь здесь не обо мне лично, просто все познается в сравнении. Я, слава Богу, никогда не имел никакого особого отношения к тем диссидентам-супердемократам, которые еще с перестроечных времен стали считать, что если органы ГБ за политику уже не сажают (и прежде всего – их самих), то демократизация – налицо. О все более расширяющимся и ужесточающимся (под бурные восторги о демократизации) произволе милиции, прокуратуры и судов против простых граждан, составляющих подавляющее большинство населения, эти демократы-гуманисты предпочитали помалкивать. Как и об отношении народа (интересы которого демократы должны выражать по определению!) к такой «дерьмократизации». Дело даже не в том, есть ли в случаях со мной какие-либо политические мотивы. Хотя, конечно, сейчас моя история с «вялотекучкой» – случай уже уникальный.

Да еще и то мое административное дело сфабриковано так грубо, что не лезет в ворота даже нынешнего насквозь фальшивого правосудия. К слову сказать, в нарушение закона никакие процессуальные документы по тому делу в установленном порядке мне не предъявлялись, в результате чего мне до сих пор официально не известны те предусмотренные законом конкретные факты правонарушений, за которые я отсидел 15 суток. Но самое главное в том, что подобными беззаконными методами государство действует против всех, кто в эту систему власти не входит и не согласен играть с ней по ее правилам, – т.е. против подавляющего большинства нашего общества. Еще с диссидентских времен у нас известно, что если человек явочным порядком – т.е. невзирая на запрет власти – защищает какое-либо свое законное право, то тем самым он защищает аналогичное право всех остальных.

Давно было понятно, что советские законы существуют только для того, чтобы «пудрить мозги» доверчивому Западу. И советскому режиму всегда это удавалось с грандиозным успехом. Западные советологи и раньше-то не уделяли особого внимания сопряжению советских законов с правоприменительной практикой советского государства. А уж с перестроечных времен это приняло откровенно изощренные формы, особенно после провала «путча» 91-го, когда старую советскую власть объявили новой демократической. После того «молодой российской демократии» прощали любые гнусности, объявляя их то происками ее врагов, то, в самом крайнем случае, издержками и болезнями демократического роста. Хотя такое вполне справедливо можно сказать про страны Прибалтики и Восточной Европы.

Действие права опробовано всей многовековой историей человечества в ходе общественной практики во всех областях жизнедеятельности человека, общества и государства – от брачных контрактов до международных договоров, от мелких правонарушений, типа безбилетного проезда в трамвае, до государственной измены в виде шпионажа или заговора с целью захвата власти.

Широко распространено мнение, будто вопрос о юридических гарантиях прав человека имеет только общий гуманитарный смысл – после Хельсинского соглашения 1975 года это еще именуют «третьей корзиной». Может где-нибудь так оно и есть, но только не в нашем советском государстве. Беззаконие, как основа советской власти, пронизывает всю жизнь нашего общества сверху донизу и слева направо – от реальной морали до войны и разведки. У нас эта гуманитарная проблема является составной частью более глобальной проблемы государственного порядка: чем регулируются основные правила функционирования государства во всех без исключения областях жизни – правом или чем-то другим. В нашей стране вся жизнь определяется не законами, а нигде официально не опубликованными правилами игры, которые с законами имеют очень мало общего. А поскольку власть у нас держится на лжи и беззаконии, то и ее правила игры полностью этому соответствуют. Они у нас одинаково обязательны и для Генпрокуратуры, и для адвокатов, и для СМИ – и для всех других властных и околовластных структур. И у нас вопрос о соблюдении законных прав всех субъектов правоотношений с 1917-го года имеет крайне важное чисто практическое значение для всех и вся.