Мои часы идут иначе - [65]

Разумеется, «договорились», что же еще мне остается? Когда в назначенный вечер я вхожу в кинотеатр на Александерплац, где у меня выступление, полковник с особой интонацией спрашивает:

— Ну, как у нас дела?..

Я беспомощно смотрю на него. Он вовсе не ждет моего ответа и тотчас добавляет:

— У нас все в порядке — можете не беспокоиться…

— Правда?

— Обещаю вам!

— Спасибо.

Я перевожу дух, точнее, пытаюсь. Но все равно что-то еще противится во мне свободно и непринужденно чувствовать себя в этот вечер.

В моей гримерной стоит прелестный букет роз, на прикрепленной к нему карточке «мой» незнакомец пишет:

«Я очень счастлив — автомобиль № 32684».

Зато я ни в коем случае не счастлива.

У меня начинается самый долгий театральный вечер в моей жизни.

После спектакля я прошу дочь Аду проводить незнакомца ко мне в гримерную.

При этом у меня весьма и весьма неспокойно на душе: здесь для кого-то устроена ловушка. Но я делаю это в порядке самообороны, говорю я себе и вспоминаю при этом об угрозах и эскападах моего «кавалера с розами».

И вот незнакомец из «автомобиля № 32684» стоит передо мной — блестящей наружности beau* с неестественно горящими глазами.

Он возвышается надо мной, театрально прижав правую руку к сердцу, и патетически восклицает:

— Наконец! Наконец-то свершилось! Вы и не представляете, Ольга Чехова, что значит для меня это мгновение! Война — разве она не оказалась отчасти благом? Я, лишь один я выиграл в этой войне — и каким способом!..

Чтобы несколько «остудить» победителя, я спрашиваю его подчеркнуто деловито, что бы он вознамерился делать, если бы я его не приняла:

— Вы все равно чувствовали бы себя победителем в этой войне?..

Незнакомец молниеносно хватается за карман и выхватывает револьвер:

— Вот — вот вы видите ответ. Еще сегодня я застрелил бы вас, а потом себя…

Итак, и вправду сумасшедший, да к тому же на все готовый.

Я изо всех сил пытаюсь оставаться спокойной:

— Подойдите, но будьте все же разумны. Отдайте мне револьвер — это не игрушка…

— Игрушка?.. — лепечет он совершенно оторопело. — Какая же это игрушка…

Он не заканчивает предложения, озадаченно уставившись на меня, и послушно, как ребенок, протягивает оружие.

Я прячу револьвер в свою сумочку.

Несколько секунд позднее человека уводят солдаты Красной армии.

Огромные глаза его недоверчиво блуждают, но он уходит с ними безвольно, почти апатично.

Когда дочь и я покидаем кинотеатр, двое советских часовых не разрешают нам ехать домой, они отводят нас в какой-то штаб, названия которого я не знаю.

Допрос продолжается несколько часов и все время крутится вокруг одного и того же человека — Джорджа Кайзера.

Правда, я не могу отделаться от впечатления, что русские не воспринимают Кайзера всерьез. Под утро они отпускают нас и в то же время подтверждают мое подозрение. Один из солдат по-мальчишески ухмыляется:

— Ваш мистер Кайзер точно никакой не контрразведчик — может, он позарился на ваши драгоценности…

Через несколько часов мне звонит полковник, которому я в ставке в Карлсхорсте рассказывала о своем приключении.

— Хотите узнать, кто ваш незнакомец из «автомобиля № 32684»?

— Да, конечно…

— Один из наших толковых инженеров…

— Ваш инженер?

— Да. Он работает в местной администрации и действительно страдает всего лишь любовной лихорадкой. Политические или криминальные мотивы исключены; одиночка, хотя его фанатичные намерения могли быть не такими уж и безобидными…

Полковник делает небольшую паузу. Я пытаюсь прийти в себя от изумления.

— Алло…

— Да…

— У вас нет слов от удивления?

— В общем, да.

— Он сильно вас напугал?

— Да.

Голос полковника без перехода становится деловитым:

— Он больше не причинит вам хлопот. Товарищ инженер попросил вернуть его на родину и уже завтра покинет Германию…

Тихий щелчок на линии — полковник закончил разговор. Я тоже медленно опускаю трубку на рычажки…

На следующий день Джордж Кайзер в моей гримерной.

В прекрасном настроении он сообщает мне, что только что вернулся из короткой, но весьма удачной поездки в Берлин, направляется к телефону, набирает номер, радостно разговаривает с кем-то из своих друзей — и вдруг что-то обескураживает его, почти приводит в замешательство:

— …в советском секторе? Но это же невозможно! Я сейчас потребую у нее объяснений. Подожди моего звонка, пожалуйста!

Угрожающе смотрит на меня:

— Вы давали гастроли на Александерплац?

— Да.

— Почему?!

— Это вас не касается.

— Как раз меня-то это и касается!

Я вспоминаю об ироничном замечании русского по поводу «секретного агента Кайзера» и без церемоний выгоняю его.

«Он, само собой, скоро вернется», — думаю я, и в тот же момент мне приходит в голову мысль, до которой мне давно следовало бы додуматься: я перерезаю телефонный шнур.

Кайзер возвращается и на этот раз держится почти что по-отечески:

— Давайте еще раз переговорим начистоту, но смотрите — если вы всего не расскажете, то мне не останется ничего иного, как доложить по начальству, что вы ведете двойную игру…

Я показываю на телефон:

— Поступайте как знаете.

Кайзер тянется к телефону, сначала нерешительно, потом энергично:

— Надеюсь, вы хорошо подумали.

— Несомненно, — холодно отрезаю я.