Мои 99 процентов - [7]

– Ну, думаю, некоторое представление все же имею, – сухо отзывается Кит.

Когда я оглядываюсь на него через плечо, он окидывает парковку наметанным взглядом. Когда-то давно, задолго до меня, с одной девушкой, которая работала здесь, что-то случилось, и, кажется, где-то в переулке до сих пор таится какое-то ужасное, наводящее дрожь зло.

Я сдаюсь и направляюсь к машине:

– Идем, мой верный пес, пора на прогулку.

Длиннющие ноги Кита позволяют ему без труда поспевать за мной, в то время как я в раздражении лавирую между небольшими группками байкеров, стоящих рядом со своими мотоциклами.

– Эй, детка, постой-ка! – окликает меня один.

– Я сегодня не могу, – нарочито писклявым голосом отзывается Кит, и все они дружно покатываются со смеху. – Дарси, с тобой все в порядке? У тебя вид какой-то болезненный.

Я и забыла, каким восприимчивым он может быть. Он ведь зарабатывает на жизнь тем, что наблюдает за людьми.

– У кого, у меня? Я в полном порядке. Спасибо, что вышвырнул того придурка. Это, наверное, самая приятная часть в твоей работе – смотреть, как они распластываются по асфальту.

Принимаюсь рыться в сумочке. В обществе такого амбала можно обойтись и без зажатого в кулаке ключа.

– Не совсем. – Он огромный, как шкаф, приятной, хотя и без изюминки, внешности, с золотым перстнем на руке. – Кстати, я так и не отдал тебе те двадцать баксов, которые ты мне тогда одолжила. Хотел сказать тебе спасибо за то, что выручила… и за то, что выслушала, тоже.

Мне становится совестно, потому что на самом деле я вовсе его не слушала.

Я, как записная директорская подлиза, проверяла графики работы наших ребят, выискивая всяческие нестыковки, а Кит сидел рядом со мной на табурете, рассказывая про жену и тещу и засунутый куда-то бумажник. Что-то про плохое самочувствие и постоянную работу. Все это сопровождалось изрядным количеством вздохов и разорванной в клочки подставкой под пивную кружку. Он, конечно, милый, и мне его жаль, но двадцать баксов показались мне тогда вполне сходной ценой за то, чтобы положить конец его излияниям.

– Да не парься ты так из-за этой двадцатки.

Как и всегда, когда я проявляю щедрость, меня прямо-таки начинает распирать изнутри от гордости. Я делаю паузу, но Кит молчит и продолжает нависать надо мной.

– Серьезно, у меня совершенно не горит. Можешь оплатить мне прощальную выпивку, когда я наконец буду отмечать свое увольнение из этого гадюшника. Ладно, я поехала. Вино само себя не выпьет.

– Ну так и пила бы свое вино прямо здесь, – предлагает он. – Бары именно для этого и существуют.

– Ну уж нет, – строю я гримаску, – я не намерена дышать одним воздухом с этим отребьем ни на минуту дольше, чем необходимо.

– Я поставлю тебе табуретку рядом со мной, – предлагает он, но я качаю головой.

– Лучше всего мне пьется дома на диване. Без штанов. К тому же там можно всласть подепрессировать под «Смитов».

Кажется, я проявила излишнюю откровенность.

Берусь за ручку дверцы, но Кит лишь испускает протяжный вздох. Кажется, он мнется не просто так. Начинаю подозревать, что он собирается занять у меня еще денег.

– Господи, ну что там у тебя? Давай выкладывай.

Он щурится на звезды:

– Ночка сегодня что надо, правда?

Я упираю руку в бедро:

– Кит, ты ведешь себя очень странно. Пожалуйста, перестань, а не то раздавишь мою машину.

– Ты ведь тоже это чувствуешь, да?

Он смотрит на меня с высоты своего роста со странным выражением. Как будто с трудом сдерживается, чтобы не чихнуть.

– Что чувствую? Приближение полчища динозавров?

Рассмешить его мне не удается. Он продолжает молча смотреть на меня, не давая уехать.

– Что? Что я должна чувствовать?

– То, что происходит между нами.

Шок, помноженный на эффект неожиданности, равняется гневу.

– Кит, что ты несешь?

– Ты постоянно на меня смотришь.

– Потому что ты – бронежилет, который мы держим на табуретке у входа. Нет, даже не вздумай! – Я отдергиваю руку, прежде чем он успевает схватить меня за локоть. – Твоей жене это наверняка бы очень понравилось.

Неверность – самая страшная мерзость, которую я могу только придумать, потому что она противоположность свадьбы, а это та область, в которой я варилась много лет подряд. Человек обещает любить тебя всю жизнь, а потом пялится на посторонних девиц на работе?

– Знаешь что, Кит, катись-ка ты к черту!

Он поникает с несчастным видом, прижав руку к шее:

– С тех пор как ее мама заболела, у нее практически нет на меня времени. У меня такое чувство, что между мной и тобой есть какая-то связь, понимаешь?

– Потому что мы друзья. Были друзьями.

Рывком я открываю дверцу машины и испытываю приступ страха, когда его лапища выкручивает мое запястье, удерживая меня на месте. Пытаюсь выдернуть руку, и он усиливает хватку. Я злюсь и тяну решительней. Запястье болит даже сильнее, чем в тот раз в нашем детстве, когда Джейми выкрутил его мне специально. Но я рада этой боли. Она лучше, чем стоять на одном месте.

– Послушай, – снова начинает Кит, но кожа у меня слишком гладкая, чтобы он мог меня удержать, и я выскальзываю из его пальцев, точно шелковый шарф.

На парковке почему-то необъяснимо безлюдно. Сердце у меня немедленно начинает учащенно биться, вскидывается, как человек, поднимающий взгляд поверх газеты: что тут происходит? Если оно сейчас меня подведет, я буду в ярости.