Могила Таме-Тунга - [95]

Продолжаю вечером. За день произошло столько событий, что не знаю, с чего и начать.

Я вышел из храма в тот момент, когда Саор уже подходил к роще. Элиас замешкался в храме, не в силах оторваться от книг, а я поторопился за Саором. Только углубился в рощу, как услышал шепот Саора:

— Т-с-с, осторожно! Они здесь…

Я раздвинул кусты. Шагах в двухстах от нас, на пологом берегу шумно плескалось в воде десятка полтора этих гигантских пресмыкающихся. Мы с Саором стали обдумывать, как лучше добраться до наших ружей, лежавших на виду у гадин, и вдруг все мерзкое стадо, словно по команде, вытянуло свои длиннющие шеи и устремилось на середину реки. Из-за брызг, поднятых хищниками, мы не сразу разглядели, что привлекло внимание гадов… Святая мадонна! По реке, в нашем направлении, быстро продвигалась легкая индейская пирога. На ее корме стоял полуобнаженный человек, изо всех сил работавший веслом.

Лишь за полчаса до этого мои товарищи и я задавали себе вопрос: есть ли в этой долине люди? И вот один из здешних обитателей стремился уйти от хищников. Гады быстро приближались к пироге. Теперь только чудо могло спасти смельчака. Мы с Саором словно окаменели, мысленно моля судьбу об этом чуде. Но неизвестный не ждал чуда. Он гнал пирогу по пенным волнам к берегу. Еще немного — и пирога на полном ходу выскочила на песчаную отмель. Один из гадов догнал суденышко. Он поднялся на задние лапы и с хриплым ревом бросился на смельчака. Но неизвестный и тут опередил зверя: он отскочил в сторону, поднял руку, с силой метнул в голову зверя легкое копье. Удар был верен: копье попало в глаз. Фонтан темной крови ударил вверх, залил зверю глаза. Страшилище взревело, снова в ярости встало на дыбы и обрушилось на человека. Я от ужаса зажмурился, но когда через миг открыл глаза, увидел еще более страшную картину. Хищники рвали на куски раненого собрата, дрались между собой из-за добычи.

Но человек уцелел, хотя, видимо, и был ранен. Он бежал в нашу сторону, а два зверя продолжали гнаться за ним. Расстояние между человеком и преследователями сокращалось. Оставалось не более двадцати-двадцати пяти шагов, как раненый остановился, припал на одно колено. Теперь мы хорошо его видели. Несомненно это был индеец лет тридцати. Еще несколько мгновений — и он будет растерзан. Собрав последние силы, индеец поднялся, сделал стремительный бросок в нашу сторону, добежал до крайних кустов и упал.

Звери остановились, оглядываясь по сторонам, видимо, туго соображая своим крохотным мозгом, куда исчезла жертва? Но потом-таки сообразив, двинулись в нашу сторону. И тут случилось неожиданное.

— Несите его в храм! — крикнул Саор и, как был безоружный, устремился навстречу страшилищам.

Появление Саора утроило ярость гигантов. Они взревели и бросились к Саору.

Оказывается, русский парень был не так уж глуп и не столь уж неповоротлив, чтобы попасть в лапы или под лапы этих чудовищ. Он побежал по берегу, увлекая за собой отвратительных зверей. Это была игра со смертью. Звери уже почти догнали Саора, но он с непостижимой ловкостью увернулся и снова побежал.

И тут я спохватился: нужно спасать индейца, пока Саор самоотверженно рискует своей жизнью. Я подбежал к раненому, который с ненавистью смотрел на меня, зажимая обеими руками рану на боку: все же зверь задел беднягу. Хотел помочь ему подняться на ноги, но он снова упал. Тогда я схватил его на руки — откуда только взялись силы? — и бегом устремился к храму. Я нес его, а мой мозг невольно фиксировал: да ведь он же не индеец. У него была смуглая, но безусловно белая кожа, никак не вязавшаяся с его первобытным нарядом и раскраской.

Меня считают чудаком, но старина Элиас Гароди и вовсе отрешенный от жизни человек, когда дело касается науки. Этот… (неясное слово. — Ж.К.[13]) дорвался до индейских книг и по обыкновению позабыл обо всем на свете. Мой приход вывел его из транса, и он поспешил мне на помощь.

Только мы уложили раненого у подножья статуи, как в храм ворвался запыхавшийся Саор. За стенами снова раздались пронзительные вопли хищников.

Я страшно обрадовался тому, что этот отважный парень вышел живым и невредимым из опасного состязания с гадами. Теперь мне понятно, почему русские победили гитлеровскую Германию. Таких смелых, самоотверженных людей, как Саор, не сломить. Но мне некогда было говорить Саору комплименты, следовало заняться белокожим индейцем.

Он полулежал, привалившись к пьедесталу, внимательно глядел на нас. У него было открытое мужественное лицо с высоким выпуклым лбом, энергично сжатые тонкие губы. Ненависть, явно сквозившая в его красивых глазах, придавала лицу несколько жестокое выражение. На шее висело ожерелье из когтей каких-то птиц, в волосах торчало ярко-красное перо. Чуть выше правого локтя был вытатуирован красной и синей краской цветок, похожий на кисть руки.

Гароди, увидев татуировку, схватил меня за плечо и прошептал:

— Смотри! Цветок монстеры! Это — лакориец!

Индеец, верней лакориец, закрыл глаза и повалился на бок. Он был так плох, что не мог оказать нам сопротивления, хотя и пытался это сделать. Мы все-таки подстелили свои куртки на каменную плиту, уложили его. Я осмотрел большую рваную рану в боку, наложил повязку, изготовленную из рубахи, которую снял с себя Элиас. Мой пациент держался мужественно. Ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя, судя по тому, какой обильный пот катился у него по лбу, боль была невыносимой. Под конец он все же потерял сознание. Часа три лакориец лежал с закрытыми глазами, тяжело дыша, иногда вздрагивая. Пульс еле прощупывался. Было очевидно, что ему долго не протянуть. Мне стыдно сознаваться, но к тревоге за жизнь лакорийца примешивалась беспокойная мысль: а вдруг он умрет, и мы не сможем расспросить его? Скольких усилий стоило добраться сюда, в долину, увидеть живого лакорийца и ничего не узнать о его таинственном племени…