Могила галеонов - [29]

Сидония сильно устал к концу этих приготовлений, а одежда его стала пыльной и грязной. Для командующего это не годилось. Он выбрал какую-то лачугу бедняков по соседству и велел своим солдатам выгнать оттуда ее обитателей, невзирая на их протесты. С ними все равно ничего плохого не случится, а потом еще пойдут разговоры об их знакомствах, ведь у них дома переодевался сам великий герцог. Слуги Сидонии переодели его в новый наряд, более роскошный, чем его дорожный костюм. Пусть люди видят перед собой блестящего представителя государя, это даже полезно.

Мог ли он достойно ответить на наглость англичан, вторгшихся в испанский порт? Возможности его были невелики. Можно послать против англичан корабли-брандеры, но ветра сейчас почти нет, и те смогут легко оттащить их в сторону с помощью небольших судов. Сидония не позволял себе недооценивать противника, как поступали многие из его собратьев, испанских аристократов. Пусть англичане — проклятые еретики, но они профессионалы. И все же надо послать брандеры. Даже в случае неудачи это поднимет дух гарнизона и жителей города.

Герцог сделал перерыв, чтобы перекусить и выпить вина, прежде чем снова сесть на коня и инспектировать результаты своих дневных приготовлений. За несколько часов беспорядок превратился в порядок. Лицо герцога было спокойным, оно не выражало ни удовлетворения результатом своей работы, ни ненависти к английским захватчикам. Но про себя он впервые пожалел, что у Испании не было сильного флота, чтобы отомстить англичанам.

* * *

Дрейк приказал послать баркас, намереваясь осмотреть все корабли, вышедшие из гавани в открытое море — не нанесено ли им какого-то ущерба. Моряки, выполнявшие это задание, удивлялись все больше.

После первого залпа пушек, которые испанцы установили на берегу, был пробит корпус «Золотого льва» и оторвало ногу старшему пушкарю на этом судне; однако в дальнейшем, несмотря на яростную канонаду противника, больше ни на одном корабле не случилось ни пробоин, ни потерь. Английские команды находились в хорошем расположении духа. Более того, у людей появилась уверенность в собственной неуязвимости.

Манион и Грэшем располагались на этом баркасе, и Манион рассказывал хозяину об особенностях артиллерии.

Грэшем поинтересовался, отчего испанцы так часто не попадают в цель.

— Ну, тут вот в чем дело, — начал Манион.

— У них пушкари — безмозглые придурки, — вмешался один из матросов. В небольшой компании приватный разговор практически невозможен. — У них там задницы вместо голов! — Он сам засмеялся своей, как он считал, удачной шутке.

— Ну, кроме того, порох стоит страшно дорого, — продолжал Манион, — а потому им не очень-то дают практиковаться. Они выпустили нынче утром больше зарядов, чем за целый год.

— Что взять с идиотов! Ничему путному их не научишь, полудурков, — вставил тот же матрос, решивший взять на себя роль главного оратора.

— Теперь возьмем ядра, — продолжал Манион. — Хороших-то очень мало, если вообще есть. Есть такое название — «поправка на снос ветром». Ну, должно быть расстояние между ядром и внутренней частью ствола. Если оно больше, чем надо, толчок получится не той силы. Если оно — в самый раз, ядро летит дальше.

— Снос ветром, говоришь, — опять вмешался матрос. — Я говорю: их пушкарям только ветры пускать.

— Теперь возьмем порох. — Манион никак не реагировал на его комментарии. — Он весь разный и горит по-разному. Даже в одной партии может быть сегодня — один, а завтра — другой.

— А в результате, — закончил матрос, — ни один пушкарь не может точно попасть своей струей в ночной горшок!

В Англии было мало запасов селитры. Только умелое применение мочи могло в то время компенсировать естественный дефицит. Все артиллеристы знали — без этого пороха не получишь. Данное обстоятельство и служило пищей для их своеобразного юмора.

* * *

Никогда в жизни Анна так не тосковала. Конечно, они взяли с собой на корабль книги, но большую часть книг составляли проповеди или нравоучительные сочинения. Она перерыла их не один раз, боясь оставаться наедине со своими мыслями. Иногда она прогуливалась по палубе, ловя на себе восхищенные взгляды мужчин, смотревших ей вслед. Сначала это занимало и волновало ее: приятно ощущать себя в центре внимания. Но однажды она обернулась, заметила выражение откровенной похоти в глазах мужчины, не успевшего отвернуться, и ей стало тошно. Ее отец на Гоа пытался разводить лошадей, не столько ради дохода, сколько для приятного времяпрепровождения. Однажды Анна случайно оказалась на ранчо, когда там спаривали жеребца с кобылой. Она также помнила маленьких, славных жеребят, которых ей разрешили приласкать. Жеребята выглядели ужасно милыми и трогательными, но то, что привело к их появлению на свет, выглядело грубо, жестко и неприятно. Выходит, и французский купец овладеет ею таким же образом?

Анна не перестала прогуливаться по палубе. Гордость не позволяла ей поступить так. Кроме того, она чувствовала потребность в движении, свойственную молодости.

Однако прогулки доставляли ей меньше удовольствия, чем прежде, когда она созерцала бескрайнее волнующееся море, заключавшее в себе постоянную опасность и одновременно наглядно являвшее собой величие природы. Анна заучила названия птиц, круживших над кораблем. Она любовалась ими и завидовала их, как ей казалось, свободе и беззаботности. Однажды на корабле стреляли из пушки, и это событие ей запомнилось. По правде говоря, большинство корабельных пушек нельзя было ни перемещать, ни стрелять из них: они были завалены всякого рода вещами, составлявшими корабельный груз, но одна или две находились в рабочем состоянии. Матросы бросили в море сломанную бочку в качестве мишени, навели орудие и сделали пробный выстрел. Анна слышала грохот выстрела и видела пламя. Ядро упало далеко в стороне от бочки; на том боевое обучение и закончилось.