Моей Лауре - [6]

Карьера журналиста меня перестала привлекать через пару лет после того, как я написал свою первую статью. Несколько моих материалов зарезали, а денег от гонораров едва хватало на пиво. Самовыражаться за копейки мне уже не хотелось, потому что я уже получил нечто гораздо большее – своих женщин.

– Почему ты такой обаятельный?

– Не знаю.

– Хорошо, что ты приезжаешь лишь изредка, и хорошо, что я не поехала тогда к тебе.

– Хорошо.

– А она?

– Я ее ненавижу и хочу убить.

Анечка, Анюта, сколько раз у нас с тобой все повторялось? Меня тянуло к ней и тянет до сих пор. А она, кажется, все еще любит меня. И поэтому я ненавижу просыпаться поздно вечером. За окном темно, на душе как-то по особенному тоскливо и грустно. День закончился, но без тебя. Боишься в этот момент признаться самому себе в своем полном одиночестве, чувствуешь, что и живешь-то вроде как-то не так, не так, как надо. И не осталось соплей, чтоб намотать их на кулак – хандра, Вселенская Скорбь. И гонишь от себя мысли, что это вовсе и не вернувшаяся, почти десятилетней давности любовь, которую сам и предал, что ты не Онегин и пишешь вовсе не Татьяне.

– Я очень сильно люблю тебя. Мне надо выбросить тебя из головы, забыть, убить тебя в себе. Я заведу роман, безумный роман, чтобы не думать о тебе.

У нее не получится. Прости меня, Анютка. В прошлом нет будущего.

Умереть

Что я стою, если не могу вот так просто выкрикнуть в пустоту: "Я люблю тебя"? Я не смог. Когда я уходил от Ленки после нашего последнего разговора, эта пустота было уже во мне, не снаружи. И случайным прохожим не было до этого никакого дела. Позже мы пытались еще хоть как-то наладить наши отношения, но меня снова и снова предавали, и тогда я перестал что-либо понимать: что было на самом деле, а что всего лишь приснилось. Телефонный звонок в три часа ночи в списках входящих не значился. Или это тоже был всего лишь сон? Крупинки времени сочатся сквозь пальцы. Все как всегда. А я не знаю, что было настоящим, был ли тот силуэт случайной встречей после или предрассветным видением, или я прочитал где-то об этом? А я не знаю, был ли сумеречный мост и стылая вода под ним. Я перестал что-либо понимать. Кутаюсь в улыбку и чуть приоткрываю глаза. Воздух сквозь ресницы не такой пронзительный и можно терпеть. И можно попытаться прекратить искать смысл и окунуться в спокойствие тихого одиночества, когда тебе никто не нужен и ты никому не нужен, когда почти не больно. Маленькая персональная смерть, сотканная из цитат того, что прочитал на сон грядущий. Чужие поблекшие переживания со стершимися буквами 10-го кегля. Полужизнь-полусмерть. Your toothless kiss is pleasure …

А потом однажды я подумал: "Как же хочется так любить, как я умею ненавидеть". Но я ее уже не ненавидел. И еще я подумал: что может связывать с человеком, которого не любишь и даже ненавидишь? Никакой общности интересов, разные компании, разные взгляды на жизнь. Ничего общего, кроме оставленных вещей. Потрепанных зонтиков, библиотечных книжек, нижнего белья и другого ненужного хлама. Когда любовь становится привычкой, а привычка – женскими трусиками, забытыми пару месяцев назад, стоит разом собрать все вещи в один большой пакет, туда же отправить воспоминания и спустить все это в мусоропровод. Я уже доел свое старое сердце. Мне надоело ее даже ненавидеть. Теперь это не болячка и даже не воспоминания о болячке, теперь это пустое место. Пустое место в пустой голове, в голове, которая все выдумала и забыла.

Единственный раз в жизни я хотел покончить с собой. После того разговора с Ленкой. До воды с моста так близко и так далеко. Так просто свесить ноги с ограждения и так сложно прыгнуть.

Оказывается, с Мишкой мы учились в одной школе, только он на год постарше. После 9-го класса он поступил в мореходку, а потом решил получить высшее образование. Сдав вступительные экзамены, мы оказались половиной мужского состава 1-го курса гумфака.

На второй день учебы, во время большой перемены, Мишка подмигнул мне, еще совсем зеленому "вьюноше", и предложил прогуляться до ближайшего магазина. Я смутно помню, что это было за вино – скорее всего самый дешевый портвейн, пробку которого мы расковыряли ржавым гвоздем, влили в себя в рекордно короткий срок, растрясли, взбегая по крутющей и длинной лестнице на третий этаж. И продышали парами всю аудиторию, когда проспали всю лекцию по современной русской литературе на первой парте.

У Мишки был волшебный чемоданчик. В нем могло не оказаться единственной тетрадки, в которую он записывал лекции по всем предметам, могло не оказаться ручки, но в котором всегда присутствовала бутылка вина или малек водки, затейливая закуска, чаще всего морепродукты – консервированная печень трески, красная рыбица, полбатона и баночка икры.

Учебники в чемоданчик уже не лезли. Большую часть времени мы проводили в курилке. Там была удобная кладовка, в которую пряталась емкость с алкоголем, едва мы слышали шаги декана, поступь которой спутать ни с чьей другой было нельзя.

Мишка что-то постоянно пил. Он забегал ко мне на пять минут, пройти в квартиру стеснялся, и мы хлебали из горла водку у мусоропровода, ничем не закусывая, и он сразу убегал – выпить еще с кем-нибудь в совершенно другом конце города. Когда администрация факультета давала официальное добро на проведение "чаепития", Мишка брал на себя ответственность по проведению некультурной его части. Когда администрация добро не давала, "чаепития" устраивались подпольно, поздно вечером, называлось это "Панибуря" (Панов, Нифонтов, Булгаков, Рядовкин). Приглашались самые красивые девчонки со всех курсов (факультет был экспериментальный, нас было всего 3 набора, курсы были довольно маленькие – по 25 – 30 человек), закупалось огромное количество спиртного, и оргия затягивалась порой до утра. Задушевные разговоры могли закончиться курьезами. Когда Панов решил повеситься, Мишка, пытаясь вытащить его из петли, повис на нем, так что парня еле откачали. Когда Панов, подражая тарантиновскому герою, 10 раз щелкнул своей зиппой, и она дала осечку, Миша потянулся за ножом, чтобы отрезать ему палец. Впрочем, все всегда заканчивалось довольно спокойно. Студенты просыпались и с больной головой шли в нужную аудиторию на первую пару.