Мое сердце и другие черные дыры - [9]

– Так ты все еще в деле, не свалишь? – спрашивает он, разглядывая машину. Интересно, заметил ли он на полу пакеты с жирными пятнами.

«Почему, интересно, он решил, что я передумала?» – размышляю я, схватившись за руль. Хочется нажать на газ и уехать. К такому я не готова. Этот парень совсем не тот, кого я ожидала увидеть. Совсем. Не. Тот. Не тощий прыщавый юнец, бледное дитя подземелья. Замерзший Робот выглядит не таким уж замерзшим: баскетбольный рост, взъерошенные каштановые волосы, глубоко посаженные ореховые глаза. Худой, но не хилый, скорее поджарый. Наверное, правильнее сказать, долговязый. Жираф долговязый, вот. И все же он определенно не такой, каким должен быть.

– Ну вот… – Его голос выводит меня из задумчивости. – Я же говорил, что не хотел связываться с… кем-то ненадежным. – Он качает головой. – Так и знал. Особенно когда выяснил, что ты девчонка.

Выдергиваю ключ зажигания и вылетаю из машины, чуть не сбив его дверью. Упс.

– Что еще за фигня?

– Да это просто статистика: девчонки только болтают, а парни делают.

Я сверлю его взглядом.

– Да это же просто дерьмовый сексизм! И если ты такой крутой, зачем было логиниться на «Уйти легко»? Зачем тебе вообще партнер?

– Но… я не… – Парень даже слегка отступает назад. Он сосредоточенно морщится, словно обдумывает мои слова. Смотрит вниз, на свои белые кроссовки. – Я не сексист. И точно не крутой.

– Но говоришь, как…

– Крутой чувак? – Он усмехается, и ореховые глаза кажутся еще ярче. Неправильно все это.

– Нет, как сексист. – Улыбки от меня он не дождется.

– Слушай. – Его голос звучит негромко и мягко. – Я ничего против девушек не имею. Правда.

– Не имеешь ничего против? – тупо повторяю я.

– Ты знаешь, о чем я.

– Не думаю.

Он хмурится и вертит в руках кепку.

– Мы можем начать сначала?

– Нет, – быстро отвечаю я, – начать сначала мы не можем.

Морщины на его лбу становятся глубже. И без того сутуловатый, теперь он горбится, словно пытаясь уйти в себя, шаркает подошвами кроссовок. Понаблюдав за его мучениями еще несколько секунд, я наконец говорю:

– Но я готова выслушать, зачем тебе партнер.

Он вздыхает, снова надевает бейсболку и надвигает козырек пониже, пряча лицо.

– Да, я все тебе объясню. Просто подумал: может, нам где-нибудь сесть… может, поговорим за едой? – Он замолкает и смотрит на меня чересчур долгим взглядом. – Конечно, если ты не воспринимаешь меня полной задницей и не собралась соскочить.

Обдумав предложение, качаю головой:

– Соскочить не хочу, по крайней мере, не сейчас. И не собираюсь уезжать без порции картошки с сыром. – Я решительно направляюсь к прилавку, он догоняет меня почти бегом.

Кафе, кажется, называется «У Тони», но в народе это просто «ларек». Просто грузовичок с прилавком на конце прицепа; еду готовят внутри, а потом приносят. Над столиками растянут тент, в бойкие дни свободного места не найти.

Я заказываю первой: картошку фри с сыром и молочный коктейль с клубникой. Захватив пластиковую табличку с цифрой 7, направляюсь к дальнему столику, наблюдая за Замерзшим Роботом. Похоже, его здесь знают: здороваются, а он кивает в ответ. Странно. Если у тебя так много друзей, зачем уходить?

Пора бы называть его настоящим именем, но это как-то слишком лично. Мне легче думать о нем как о персонаже с прикольным ником. Внешне он тоже не больно-то похож на человека, готового покончить с жизнью. Совершенно очевидно, что продолжает за собой следить: волосы недавно подстрижены, а одежда, хоть и самая обычная – толстовка и спортивные штаны, – фирменная. Я бы скорее поверила, что Роман хочет закадрить Джорджию и размахивать флагом школы на параде выпускников: он не производит впечатление человека, готового броситься под грузовик.

Чувствую во рту металлический привкус – неужели все это подстроила сестра? Не может быть: Джорджия не настолько интересуется моими делами, чтобы тратить силы на организацию идиотского розыгрыша. Вряд ли.

Замерзший Робот уже на пути к моему столику, но его останавливают два каких-то парня, почти такие же высокие, хлопают по плечу, а он кивает им, словно соглашаясь с чем-то.

Наблюдая за ним, я раздумываю: захотелось бы мне покончить с собой, будь я на его месте? Если бы у меня были друзья, да хоть кто-нибудь? Но в глубине души понимаю: все это не про меня.

Иногда я играю в игру «Сделка с собой»: может быть, если слухи об отце прекратятся или мама снова будет смотреть на тебя, как на свою дочь, если ты точно не окажешься такой, как твой отец, тогда… Нет, последнее отменяет любую сделку.

Никакой гарантии нет, тем более что я точно знаю: со мной что-то не так. Внутри что-то сломано. Никто не может понять: депрессия не проникает в тебя снаружи, она идет изнутри. Конечно, многое в моей жизни заставляет чувствовать себя одинокой, но надежнее всего изолирует от мира мой внутренний голос, который твердит: закончу я, скорее всего, так же, как и отец.

Держу пари, если разрезать мне живот, из него вылезет черный слизняк тоски. Психологи любят советовать: «Просто подумай о чем-нибудь хорошем», но это невозможно, если внутри сидит ненасытное нечто, пожирающее каждую капельку счастья. Мое тело – машина по эффективному уничтожению радости.