Мое имя вам известно - [2]

Однако, прогуливаясь между креслами в читальных и музыкальных залах, обходя смотровые галереи, неудачник уже догадывался, что это вовсе не будет поиск, а скорее наоборот – бегство. Бегство от человека, которого он приглядел еще с момента посадки на корабль. Медленным шагом Эрзя переходил с палубы на палубу, и чем внимательнее вглядывался в лица пассажиров, тем больше убеждался, что на этот раз чутье не обмануло его.

Человек, о котором он теперь постоянно думал, облюбовал себе кресло на галерее у проема иллюминатора. Теперь всякий раз, когда ноги приводили неудачника в эту часть лайнера, он испытывал панический страх, и сердце его рвалось из груди.

Эрзя ничего не мог сказать о возрасте этого пассажира. Лицо его не отличалось красотой, но приводило в смятение с первого взгляда. В полных тревоги широко открытых глазах его то и дело вспыхивало отчаяние. Он смотрел на окружающих так, словно ему была заранее известна судьба каждого.

Порою сомнения охватывали Эрзю, но внутренний голос упорно твердил ему, что это тот самый человек, которого, он так долго искал. Даже сознавая, как часто этот внутренний голос обманывал его, неудачник не мог уже не поддаться привычной иллюзии: желание верить было сильнее всего. И тогда тревога в нем сменялась ощущением счастья.

Теперь, когда Исключительный находился совсем рядом, Эрзя вдруг понял, что ни за что на свете не решится к нему подойти.

«Стоит ли унижаться? – говорил он себе. – Не лучше ли бросить эту затею? Да будь он, этот Исключительный. семи пядей во лбу, если ты хочешь быть человеком, имей хотя бы человеческую гордость! Доведи до конца хоть одно дело, на которое решился сам! Оставь Исключительного в покое. Пусть пребывает в своей блаженной скорби: может быть, для него это любимый способ времяпрепровождения. Взгляни лучше в иллюминатор: этим звездам в высшей степени наплевать, что ты о них подумаешь. И хотя среди них тоже есть неудачники, они не прибегают к уловкам и не пытаются обмануть природу, как намеревался сделать ты. В этой черной бездне у каждой звездочки есть свое место, каждой определен свой отрезок времени, и они весело бороздят пространство, мимоходом выщипывая хвосты заблудших комет. Звезды ползают по небу, вспыхивая или остывая, взрываясь или превращаясь в белых карликов, связанные этими законами внутри себя, друг с другом и со всей вселенной. Разумеется, эта слепая покорность тоже не идеал, но, возможно, они чувствовали бы себя вполне счастливыми, если бы только могли чувствовать».

Эрзя сидел один на подковообразной софе у самого иллюминатора, когда кто-то за его спиною спросил: «Здесь свободно?» Неудачник молча кивнул головой, а затем, спохватившись и мысленно обругав себя за этот пренебрежительный жест, быстро добавил: «Да, да, пожалуйста, садитесь!» Сказал и осекся: от неожиданности перехватило дыхание. Только вежливая улыбка не успела сойти с лица, да мелькнула досадная мысль: «Черт побери, ну это уже слишком…»

– Вы простите? – обратился к нему Исключительный, усаживаясь на свободное место. – Меня зовут Джой. Профессия – астроном. Но я не прочь иногда понаблюдать и за людьми. Ваше лицо давно не дает мне покоя. Вот все никак не мог решиться к вам подойти. Еcли можете, простите меня за нескромный вопрос: что с вами происходит?

«Мне нет дела до того, как ты сам себя называешь, – подумал Эрзя. – Но ты что-то путаешь, приятель. Это твое лицо давно не дает мне покоя. А со мной все в порядке! Да, да, я счастлив как бог! Разве это не написано на моей физиономии?»

Разумеется, Эрзя никогда не осмелился бы так ответить. На самом деле все шло обычным для него непредвиденным путем. Он и не думал, что сумеет так быстро раскрыться. Откуда только взялись слова, целые потоки слов. Все, что мучило его долгие годы, все обиды и разочарования: и гнетущая неудовлетворенность собой, и бессильная ярость, вызванная неудачами, – все, все было излито в одном затянувшемся монологе.

Исключительный слушал внимательно, не прерывая рассказчика. Временами в глазах его мелькало какое-то беспокойство. Но Эрзя уже не мог остановиться, он продолжал говорить, а про себя думал: «Честное слово, это действительно гений, гений терпения! Разве нормального человека можно заставить в один присест выслушать такое количество стонов?!»

Эрзю и в самом деле неожиданно прорвало, но он и словом не обмолвился о том, что догадывается, кто его собеседник: если человек хочет остаться неузнанным – это его личное дело. Эрзя не просил помощи: если Джой в состоянии понять его и помочь, то он это сделает без всякой просьбы. «Исключительный» долго молчал, однако Эрзе показалось вдруг, что исповедь его подействовала сильнее, чем можно было ожидать. Впечатление было такое, словно Джой не в состоянии собраться с мыслями. Он то и дело пристально вглядывался в лицо неудачника и тут же в смятении опускал глаза. Но Эрзя ни о чем не спрашивал. Он только ждал, молча ждал решения своей судьбы.

Наконец Джой поднялся. Он был немногословен, этот человек. Эрзя, – произнес он, с трудом подавляя волнение, – сейчас вы сойдете со мной на ближайшей пересадочной станции. Там нас будет ждать космобот из астрономического центра… Прошу вас, не спрашивайте сейчас ни о чем. Поверьте мне, так надо! Вы должны это сделать…