Мое бурное прошлое - [61]

– Два пива «Тайгер», пожалуйста, – обратилась я к официанту, который после общения с матерью весь зажался, и улыбнулась парню.

– Я в сортир, – оповестил Крис несколько громче, чем требовалось.

Уходя, он многозначительно посмотрел на меня, как бы говоря, что именно сейчас я должна сообщить маме новости. И с чего он только взял, что у меня получится? Я перед ней так же беззащитна, как и бедолага официант. Ладно, раз уж взялась…

Я осмотрительно продвинула пешку на две клетки вперед:

– Крис, похоже, заинтересовался курсами.

Не очень удачное начало. Наши интересы мама всегда воспринимала в штыки.

– Заинтересовался? – презрительно процедила она. – Он начал сдавать позиции, Джульет, вот и все.

Теперь остается или упереться, или пасть.

– Ну, не знаю, – осторожно продолжила я. – Мне показалось, он даже воодушевлен.

– Тебе-то откуда знать? – фыркнула она.

– Мы с ним много общаемся. Он даже пригласил меня к себе, чтобы рассказать о курсах поподробнее.

– Надеюсь, тебе хватило ума его отговорить.

– Вполне достаточно, что его отговаривает Сисси. Ей эта затея с курсами очень не по душе.

Это было гениально и к тому же сущая правда! Сисси и Крис лаются с тех пор, как он решился пойти на курсы. Пока Крис бренчал на гитаре, Сисси легко мирилась с тем, что он жил на пособие. Она считала, что ее бойфренду куда больше подходит роль музыканта, чем программиста, пусть даже с тугим кошельком. И теперь, если мама решит упереться, то окажется в одной команде с Сисси. А мама презирала Сисси всей душой. Вряд ли ей вообще угодил бы кто-то из ныне живущих, но Сисси была воплощением порока.

Последовала долгая пауза. Я наслаждалась каждой секундой. Сравнение с партией в шахматы было не очень удачным. Наша беседа куда больше напоминала бойцовский поединок. Я только что заработала очки, а мама, пошатываясь, отошла в свой угол.

В новом раунде мама избрала весьма остроумную тактику: упоминать о Сисси как можно меньше. Это было частью ее долгосрочного стратегического плана не упоминать о ней вообще и ни при каких обстоятельствах.

– Ну, раз уж ты так много общаешься с Крисом, – начала она, – и он к тебе прислушивается…

Какое снисхождение!

– … то почему бы тебе не раскрыть ему глаза? Мама устремила на меня мрачный взгляд, и я тут же увяла.

– Ты сделаешь это лучше любого! – продолжала она. – Ты ведь наверняка знаешь массу успешных музыкантов, которые долгие, очень долгие годы карабкались к славе! Где это видано, чтобы успех пришел в одночасье? Убеди Криса, что если он будет настойчив, то непременно добьется своего.

Отлично. Крис с одной стороны, мама – с другой, а я шавкой прыгаю посередке и тявкаю, словно мы играем в собачки. Джулс, а скажи маме, что я разбил окно… Джульет, пусть брат положит эту штуку и подойдет ко мне… Сколько себя помню, я всегда служила посредником. Барт, похоже, прекрасно разобрался в ситуации.

Тем временем принесли главное блюдо, и я набросилась на паратху [14], опять же, как шавка, только на сей раз страшно голодная. В тот вечер мне как никогда нужно было чем-нибудь заглушить уныние, и тарелка с калорийным блюдом оказалась наипервейшим из доступных средств. Мама не скрывала своего осуждения. Когда дело касается меня, она превращается в ярую сторонницу диеты.

– Но это займет каких-то шесть недель, мам, – заговорила я, прикончив последний кусок слоеного теста и вытирая жирные руки о салфетку. – Крис сможет выиграть время и отвязаться от этих зануд из социальной помощи. Пусть себе учится.

Мне показалось, что этот прием – указать на незначительность события – должен сработать. Будем загружать ее потихоньку.

– Неизвестно, куда заведет его этот путь, – неопределенно ответила она, уминая куриные окорочка по-бомбейски.

– Господи! – внезапно выкрикнула я. От психологического напряжения у меня в голове что-то щелкнуло, и я перестала себя контролировать. Нет ошибки страшнее и преступления более тяжкого, чем брякнуть маме, что ты думаешь. – И почему все так носятся с Крисом? Почему все думают, что он обязательно станет программистом, как только закончит эти чертовы курсы? Почему все, что с ним происходит, имеет просто вселенское значение? Почему обо мне никто и вполовину так не беспокоится?

– А с чего я должна была за тебя беспокоиться? – обрубила мама. – Я знала, что ты сама всего добьешься.

– Прекрасно. Спасибо за поддержку.

Наши глаза метали друг в друга молнии, когда брат догадался вернуться из сортира. Он так долго там торчал, что, должно быть, успел выкурить всю пачку сигарет. Плюхнувшись на стул, он жизнерадостно осведомился: «Ну, как вы тут?» – еще не успев сообразить, что буря уже бушует вовсю. Когда датчики Криса среагировали на грозовой фронт, он пробормотал, что ужасно голоден, и накинулся на ближайшую тарелку, даже не взглянув, что в ней. Мы все сосредоточенно жевали. Вернее, это мы с Крисом усиленно работали челюстями, уставившись в тарелки, – точно ожидали маминого одобрения, если все съедим. Мама испускала один тяжкий вздох за другим и крутила в пальцах вилку, старательно демонстрируя свое недовольство. Когда она попросила у официанта очередной стакан воды, Крис воспользовался этим и украдкой послал мне полный упрека взгляд. Да, я его подвела. Этот обед просто катастрофа! И виноватой в том я считала себя – наперекор всякой логике.