Моё большое маленькое Я - [38]

В то время я еще не знал, что в любую минуту жизни можно взять поводья в свои руки и резко изменить свою судьбу.

«Как же человеку узнать, в чем его предназначение? Что поможет ему разгадать эту загадку?» — спросил я у Федерико в первый вечер, когда мы заговорили на эту тему.

Я должен был избавиться от своих старых представлений о себе. Я должен был поменять круг друзей, найти людей, которые могли бы понять то, что творилось в моей душе. Эти люди наверняка испытали чувства, похожие на мои. В голове у меня роились тысячи путаных, бессвязных мыслей. Мне надо было постараться свернуть с пути, на котором человек, понимая, что ему не дано быть лучше других, поступает так же, как все, и в конце концов становится частью толпы из-за страха оказаться хуже других.

Я должен был набраться смелости и сдвинуться с места. Но кто поможет мне стать смелее?

В лицее я выучил одно крылатое выражение: Porta itineris dicitur longissima esse, «врата — самая длинная часть пути», или, проще говоря, труднее всего сделать первый шаг, — и только сейчас понял, какой смысл вкладывали в него древние римляне.

Я боялся смерти, и, прежде чем она придет за мной, мне хотелось ощутить полноту жизни, сделать что-то значительное. Это желание бессознательно направляло каждое мое решение, действие, поступок.

На этот раз я наконец-то нашел в себе мужество. Федерико придал мне сил. В этом следовало искать знак его присутствия, а не в сдвинутой лампе или вспыхнувшем свете, о чем я просил его раньше. Он мне дал намного больше, чем я просил у него, он помог мне сдвинуться с места. Он зажег передо мной свет, он подарил мне новый образ мыслей.

«Федерико, не бросай меня!»

Однажды я пришел домой, открыл ящик письменного стола, взял квитанцию и пошел к ювелиру забрать кулон Софи. Потом я заказал билет на самолет с открытой датой обратного вылета, чтобы лично передать украшение Софи.

Затем я вернулся на работу и попросил дать мне отпуск на месяц. Главный редактор ответил, что я выбрал не самое подходящее время, что он сочувствует мне, понимает мое горе, входит в мое положение, но, к сожалению, отпуск мне дать не может.

Наш редактор в общем неплохой человек, он к сотрудникам относится даже лучше, чем того требует от него ситуация. Но и на него тоже давят многочисленные обстоятельства. Он был, безусловно, прав, я выбрал не самый подходящий момент для отъезда, но вся беда в том, что подходящего момента никогда не бывает.

Я терпеть не могу одну черту характера нашего редактора. При определенных обстоятельствах он становился очень скользким человеком. Когда нужно, он умеет подмазаться, словно он не человек, а крем для загара. Он из той породы людей, которые сразу же проявляют к тебе дружеское расположение, осыпают тебя похвалами и комплиментами, но все это настолько фальшиво, что, стоит тебе лишь один раз ошибиться, ты автоматически из лучшего друга превращаешься во врага и дурака. С той же страстью и восторгом, с которым он хвалил тебя, он начинает тебя топить и порочить. В прошлом я даже ненавидел его. Но если бы жизнь не сломала меня, я никогда не хватался бы за такое заурядное оружие. Ненависть часто является лишь отголоском других чувств. Ненависть тесно связана с чувством собственного бессилия.

В тот день на мою просьбу редактор ответил отказом.

У меня вырвался вздох разочарования, но в ту же секунду я решил, что все равно уйду в отпуск.

Когда я покидал кабинет редактора, он сказал мне вдогонку, что если я все-таки уеду, то могу вообще не возвращаться. Теперь я разочаровал его, и отношение главного ко мне стремительно переменилось, он объявил мне войну. Но в ту минуту ничто не могло меня напугать.

Я вышел из кабинета редактора. Мне скоро должно было исполниться тридцать три года. За это время я не смог найти общего языка с отцом и сестрой, успел потерять мать и лучшего друга, оказался не в состоянии поддерживать отношения с женщиной и так и не разобрался, как мне жить дальше. В банке у меня оставалось триста евро, и меня только что уволили с работы… ну что же, неплохо для начала.

Но, как ни странно, я прекрасно себя чувствовал. По крайней мере, в ту минуту.

Я решил отогнать машину в мастерскую отца и оставить ее там. Я сказал отцу, что если он найдет клиента, который захочет купить машину, то он может ее продать. Я стал выкидывать из машины накопившееся там барахло и, открыв багажник, обнаружил в нем дорогую для себя вещь. Среди хлама, валявшегося в багажнике, затерялся голубой свитер Федерико, тот самый, который сейчас я повязал себе на пояс. Этот свитер имел для меня то же значение, что и стакан для ручек и открытка, которую написал мне друг во время своих странствий. Я понюхал его в надежде, что он еще хранил запах Федерико. Запах сохранился. Я был бы безумно рад, если бы знал, как можно удержать его навеки. Запах близкого человека волнует сильнее, чем сотня фотографий. Только запах, как и боль, со временем исчезает. Я уже много раз надевал этот свитер. Он согревает меня лучше любого другого. Пусть даже рукава коротковаты.

Я никак не могу понять, одежда при стирке растягивается или садится. Когда я прихожу в магазин и примеряю вещь, которая мне тесна, продавщица уверяет меня, что после двукратной стирки она растянется и будет мне впору. Если же я примеряю вещь, которая мне велика, то меня убеждают в обратном — говорят, что после стирки она сядет. Ловкие у нас продавщицы.