Модное восхождение. Воспоминания первого стритстайл-фотографа - [42]

На второе лето я договорился с подругой Кэти Кин, что она будет присматривать за магазином три дня в неделю, пока я в Нью-Йорке работаю над оптовыми заказами. В обмен я предоставил этой девушке возможность продавать свой товар в моем магазине. Один из ее многочисленных бойфрендов занимался производством спортивной одежды, и она отдавала ему на пошив одежду собственного дизайна. Сотрудничество со мной было ей выгодно, да и мне тоже, так как я ничего ей не платил. А она приехала в Саутгемптон, чтобы осуществить цель всей своей жизни — найти приятеля-миллионера. Это было чудесное лето. Жизнь моей знакомой напоминала сериал про богатых и знаменитых. С первого же уикенда ее постоянно приглашали прогуляться на шикарных яхтах. В понедельник меня подробно информировали обо всем: размеры яхты, имя владельца, величина его состояния. Сначала я думал, что она врет, пока один раз она не прожужжала мне все уши про пятидесятиметровую яхту, куда ее пригласили на выходные, и я решил поехать на велосипеде в порт и увидеть ее своими глазами. И что бы вы думали? Она была там, моя продавщица, и прохлаждалась на яхте как королева!

Правда, когда в понедельник она вернулась из грандиозного круиза, вид у нее был очень недовольный. Я стал допытываться и выяснил, что ее миллионер все выходные сидел и читал детективы, оставшись совершенно равнодушным к ее прелестям.

В другой раз она приехала после выходных в ярости: ее пригласили в поместье к очередному миллионеру, но ей так и не удалось с ним познакомиться. Вместо этого ее встретил какой-то фермер, который, по ее словам, влюбился в нее по уши. Он сказал, что работает на ферме при поместье, но она, естественно, не собиралась иметь дело с каким-то жалким крестьянином! Когда она описала мне этого фермера, я понял, что он и миллионер, нефтяной магнат — одно лицо. Да, он действительно работал на ферме, но она же ему и принадлежала, — просто у него было такое хобби. Когда я сказал ей об этом, она чуть не удавилась: ведь в тот же вечер она сбежала от фермера и познакомилась с каким-то расфуфыренным жуликом, у которого не оказалось ни гроша за душой. Эта девица была просто умора. Когда она начинала продавать свою одежду, ее бедных клиентов можно было только пожалеть. Много раз мне приходилось просто выходить из магазина, потому что я начинал смеяться и остановиться не мог. Оказавшись в примерочной, клиенты словно попадали в яму со змеями, и им ничто уже не могло помочь. Одной даме — я очень хорошо ее помню — девица всучила жакет с цветочным рисунком примерно на пять размеров больше. Причем ее это ни капли не волновало. У нее был спортивный азарт — продать вещь, и с этой целью она готова была втирать клиентам какую угодно чепуху про новые модные «низкие плечи» до локтей и стильные удлиненные рукава на тридцать сантиметров больше, чем нужно. Меня часто ошеломляло, насколько легковерными оказывались женщины. Не знаю, зачем они покупали эти вещи: то ли чтобы поскорее избавиться от моей знакомой, то ли потому, что действительно верили ей. Вскоре наши пути разошлись: моя приятельница начала вести слишком активную ночную жизнь и заявлялась в магазин лишь к вечеру, когда наставало время коктейлей. В первый же месяц в Саутгемптоне она умудрилась без приглашения попасть в закрытый пляжный клуб — но, увы, не тот. Мне не хватило духу сказать ей, что весь саутгемптонский бомонд принадлежит к клубу «Купальная корпорация», который местные называют просто пляжным клубом (и сразу понятно, о каком клубе идет речь). Его здание выглядит довольно непримечательно, но моя продавщица вступила в клуб, находившийся в шикарном на вид особняке, где на самом деле обосновались деклассированные элементы. Пока я был в Нью-Йорке, она снимала вывеску William J. и вешала свою, убирала шляпы из витрин и выставляла в них свою одежду. Потом приглашала своих богатых бойфрендов и пыталась произвести на них впечатление своим успешным бизнесом. А про меня она, наверное, им говорила, что я ее мальчик на побегушках.

Когда я возвращался в Саутгемптон, клиентки часто говорили мне, что искали магазин и не могли его найти; видимо, моя продавщица так переделывала витрину, что люди думали, будто я арендую магазин только на уикенд. В конце концов я вышвырнул ее вон с ее вешалкой для одежды и нанял нормальную продавщицу, которой платил зарплату.

На третье лето ко мне в гости приехал мой друг Джек Эдвардс, который тогда изучал дизайн театральных костюмов. Он оформил интерьер моего магазина и создал коллекцию оригинальной пляжной одежды, которая продавалась с умеренным успехом. Помню, у него была чудесная пляжная блуза с полосами пяти разных цветов, которые заканчивались цветными кисточками. Идея была действительно потрясающая, а стоила блуза всего тридцать пять долларов. К нам часто заглядывали производители одежды с Седьмой авеню в поиске идей, которые можно украсть. Однажды они пришли с женами, и те стали по очереди мерить блузку, а парни в то время разглядывали ее со всех сторон. Я сразу понял, что происходит, но думал, что они все же купят блузку. Однако разглядев ее со всех сторон, они «решили» все-таки не покупать ее. Я страшно разозлился и сказал, что они могли бы хотя бы заплатить тридцать пять долларов за дизайн, чтобы создателю блузки было на что жить до следующего раза, когда они захотят скопировать его модели. Но они ничего и слышать не хотели и ответили: «Мы не обязаны ничего покупать». Что ж, наверное, они были правы: идею они уже высмотрели, и никто не мог запретить им ее скопировать. Как видите, пытаться продать людям творческие идеи — совершенно бесперспективное занятие. Париж мирится с этой несправедливостью уже давно.