Модеста Миньон - [92]
— Эрнест, ты как раз нужен мадемуазель де Лабасти, — сказал поэт, поспешно опускаясь на стул рядом с пяльцами.
Эрнест же бросился к Модесте, никому не поклонившись: он видел только ее. Выслушав с явной радостью ее поручение, он выбежал из гостиной, и все дамы с тайным сочувствием посмотрели ему вслед.
— Какое унижение для поэта! — сказала Модеста, указывая Элен на пяльцы, за которыми яростно работала герцогиня.
— Стоит тебе заговорить с ней, стоит тебе взглянуть на нее один только раз, и все будет кончено между нами, и навсегда, — тихо говорила Каналису Элеонора, которую не удовлетворил mezzo termine[108] Эрнеста. — И запомни хорошенько, — когда я уйду, другие глаза будут следить за тобой!
Вслед за этими словами герцогиня — женщина среднего роста и немного располневшая, как все красавицы, перешагнувшие за пятьдесят лет, встала и, легко ступая своими маленькими ножками, стройными, как у лани, направилась к кружку Дианы де Мофриньез. Несмотря на пышность форм, в ней было восхитительное изящество, — отличительная особенность женщин, у которых крепкая нервная система является неисчерпаемым источником сил и здоровья. Трудно объяснить иначе легкость ее походки, носившей печать ни с чем не сравнимого благородства. Только те женщины, род которых восходит ко временам Ноя, умеют держаться так же величаво, как Элеонора, несмотря на свою дородность богатой фермерши. Возможно, философ пожалел бы горничную Филоксену, любуясь туго затянутой талией герцогини и ее утренним туалетом, который она умела носить с достоинством королевы и с непринужденностью молодой женщины. Она еще заплетала в толстые косы свои густые и некрашеные волосы, смело укладывая их венцом вокруг головы, и гордо выставляла напоказ белоснежную шею, грудь, скульптурные плечи и ослепительные обнаженные руки, прославленные своей красотой. Модеста, как и все соперницы герцогини, признала в ней одну из тех цариц, о которых женщины говорят со вздохом: «Нам всем далеко до нее!» И действительно, в Элеоноре чувствовалась настоящая знатная дама, а они теперь очень редки во Франции. Все отличало ее: величественная посадка головы, грациозный, нежный изгиб шеи, плавные движения, благородная осанка, изумительная гармония всего облика и та выработанная утонченность, ставшая естественной, благодаря которой женщина кажется дивным совершенством. Но попытаться объяснить это — значило бы анализировать возвышенно-прекрасное. Прелестью красоты наслаждаются, как прелестью игры Паганини, не отдавая себе отчета, каким путем достигается производимое ею впечатление, так как причина его — в проявлении невидимой души. Герцогиня наклонила голову, здороваясь с Элен д'Эрувиль и ее теткой, и затем сказала Диане веселым, звучным голосом, в котором не было даже тени волнения:
— Не пора ли нам одеваться, герцогиня? И она направилась к выходу в сопровождении своей невестки и г-жи д'Эрувиль, которые взяли ее под руки. Удаляясь, она что-то тихо сказала старой деве, и та прижала ее к сердцу со словами:
— Вы очаровательны!
Это означало: «Можете вполне располагать мной за ту услугу, какую вы нам только что оказали». Охотно взяв на себя роль шпиона, г-жа д'Эрувиль вернулась в гостиную, и первый же ее взгляд дал понять Каналису, что последние слова герцогини не были пустой угрозой. Будущий дипломат почувствовал, как ничтожно все его искусство для такой трудной борьбы, и разум подсказал ему если не совсем достойный, то по крайней мере удобный выход из положения. Когда Эрнест возвратился с платком Модесты, он взял его под руку и вышел с ним вместе в сад.
— Дорогой друг, — сказал он Лабриеру, — я чувствую себя не скажу самым несчастным, но самым смешным человеком на свете. Поэтому я обращаюсь к тебе: помоги мне выбраться из осиного гнезда, куда я попал. Модеста — сущий демон; она видит мое замешательство и смеется надо мной; она только что при всех намекала на обрывок письма госпожи де Шолье, который я имел глупость дать ей. Если она покажет его, у меня не останется ни малейшей возможности помириться с Элеонорой. Итак, попроси немедленно этот клочок бумаги у Модесты и скажи ей от меня, что я не имею на нее никаких видов и отказываюсь от всяких притязаний. Я рассчитываю на ее деликатность, на ее девичью честность. Я прошу лишь об одном: не разговаривать со мной и держать себя так, словно мы никогда не встречались. Умоляю ее отнестись ко мне со всей суровостью, не смея, однако, просить, чтобы со свойственным ей лукавством она сделала вид, будто сердится и ревнует, хотя это и оказало бы мне огромную услугу. Иди, я подожду тебя здесь.
Войдя в гостиную, Эрнест де Лабриер заметил молодого офицера гвардейской роты, стоявшей в Гавре, виконта де Серизи. Он только что прибыл из Рони с вестью, что ее высочество должна присутствовать на открытии парламентской сессии. Известно, какое большое значение имело это конституционное торжество, на котором Карл X произнес свою речь, окруженный всей семьей, причем его сестра и супруга дофина находились на трибуне. Выбор вестника, посланного передать сожаление принцессы, свидетельствовал о внимательном отношении двора к Диане: в то время говорили, что она любима до обожания этим очаровательным юношей, сыном министра и камер-юнкером, которого ожидало блестящее будущее, так как он был единственным наследником огромного состояния. Герцогиня де Мофриньез принимала поклонение виконта де Серизи лишь для того, чтобы подчеркнуть зрелый возраст г-жи де Серизи, которая, как гласила хроника светских сплетен, похитила у нее сердце красавца Люсьена де Рюбампре
Роман Оноре де Бальзака «Евгения Гранде» (1833) входит в цикл «Сцены провинциальной жизни». Созданный после повести «Гобсек», он дает новую вариацию на тему скряжничества: образ безжалостного корыстолюбца папаши Гранде блистательно демонстрирует губительное воздействие богатства на человеческую личность. Дочь Гранде кроткая и самоотверженная Евгения — излюбленный бальзаковский силуэт женщины, готовой «жизнь отдать за сон любви».
Можно ли выиграть, если заключаешь сделку с дьяволом? Этот вопрос никогда не оставлял равнодушными как писателей, так и читателей. Если ты молод, влюблен и честолюбив, но знаешь, что все твои мечты обречены из-за отсутствия денег, то можно ли устоять перед искушением расплатиться сроком собственной жизни за исполнение желаний?
«Утраченные иллюзии» — одно из центральных и наиболее значительных произведений «Человеческой комедии». Вместе с романами «Отец Горио» и «Блеск и нищета куртизанок» роман «Утраченные иллюзии» образует своеобразную трилогию, являясь ее средним звеном.«Связи, существующие между провинцией и Парижем, его зловещая привлекательность, — писал Бальзак в предисловии к первой части романа, — показали автору молодого человека XIX столетия в новом свете: он подумал об ужасной язве нынешнего века, о журналистике, которая пожирает столько человеческих жизней, столько прекрасных мыслей и оказывает столь гибельное воздействие на скромные устои провинциальной жизни».
... В жанровых картинках из жизни парижского общества – «Этюд о женщинах», «Тридцатилетняя женщина», «Супружеское согласие» – он создает совершенно новый тип непонятой женщины, которую супружество разочаровывает во всех ее ожиданиях и мечтах, которая, как от тайного недуга, тает от безразличия и холодности мужа. ... И так как во Франции, да и на всем белом свете, тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч женщин чувствуют себя непонятыми и разочарованными, они обретают в Бальзаке врача, который первый дал имя их недугу.
Очерки Бальзака сопутствуют всем главным его произведениям. Они создаются параллельно романам, повестям и рассказам, составившим «Человеческую комедию».В очерках Бальзак продолжает предъявлять высокие требования к человеку и обществу, критикуя людей буржуазного общества — аристократов, буржуа, министров правительства, рантье и т.д.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Быть похороненным дважды и все равно остаться живым. Родиться в приюте для подкидышей, умереть в богадельне для престарелых, а в промежутке меж этими рубежами помогать Наполеону покорить Европу и Египет — что за судьба! судьба полковника Шабера.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Отец Горио» — один из наиболее значительных романов цикла «Человеческая комедия». Тонкопсихологичная, умная и временами откровенно насмешливая история о ханжестве, религиозном догматизме и извечном одиночестве умных, необычных людей, не выбирающих средств в борьбе за «место под солнцем», написанная полтора века назад, и сейчас читается так, словно создана только вчера!