Модеста Миньон - [81]
— Вот для чего Лабриер помчался вчера в Париж! — наивно воскликнул Каналис.
— Так это ваш секретарь позволил себе подобную вольность? — спросила Модеста, бледнея, и презрительно бросила хлыст Франсуазе Коше. — Дайте мне ваш хлыст, папенька.
— Бедный малый! А он-то лежит в постели, разбитый усталостью, — заметил Мельхиор, следуя за девушкой, которая пустила своего пони в галоп. — Вы жестоки, мадемуазель. «У меня есть только эта возможность напомнить ей о себе», — сказал мне Эрнест.
— Неужели вы стали бы уважать женщину, способную принимать подарки от всех без разбора? — спросила Модеста.
Удивленная молчанием Каналиса, Модеста приписала его невнимательность стуку копыт, заглушившему ее вопрос.
— Как вам нравится мучить тех, кто вас любит! — сказал герцог. — Ваше благородство, ваша гордость не вяжутся с этими выходками. Я начинаю подозревать, не клевещете ли вы на себя, заранее обдумывая свои злые слова и поступки?
— Ах, вы только сейчас это заметили, герцог? — спросила Модеста, смеясь. — Какая проницательность! Вы будете прекрасным мужем.
Всадники проехали молча целый километр. Модеста была удивлена, не чувствуя на себе пламенных взглядов Каналиса, и заметила, что его восхищение красотой пейзажа было явно преувеличенным. Ведь только накануне, любуясь вместе с поэтом восхитительным закатом солнца на море, она сказала, обратив внимание на его рассеянный, «отсутствующий» взор: «Как! Вы ничего не видели?» — «Я видел только вашу руку», — ответил он.
— Умеет ли господин Лабриер ездить верхом? — спросила Модеста, чтобы подразнить Каналиса.
— Не особенно хорошо, но все же ездит, — равнодушно ответил поэт, который стал холоден, как Гобенхейм до возвращения полковника.
Как только всадники выехали вслед за г-ном Миньоном на проселочную дорогу — сначала она шла по живописной долине, а затем поднималась на вершину холма, с которого открывался широкий вид на Сену, — Каналис пропустил вперед Модесту с герцогом и придержал свою лошадь, чтобы поравняться с полковником.
— Вы благородный человек, граф, вы военный, и я надеюсь, моя откровенность только поднимет меня в ваших глазах. Обе стороны проигрывают, когда брачное предложение и все связанные с ним переговоры, порой слишком откровенные, а порой, если хотите, чересчур хитроумные, поручаются третьему лицу. Мы с вами дворяне, оба не болтливы и вышли из того возраста, когда люди всему удивляются. Итак, поговорим по-дружески. Я готов подать вам в этом пример. Мне двадцать девять лет, у меня нет земельной собственности, и я честолюбив. Мадемуазель Модеста мне бесконечно нравится, вы должны были это заметить. Несмотря на недостатки, которые ваша прелестная дочь так щедро себе приписывает...
— Вдобавок к тем, которые у нее действительно есть, — вставил полковник улыбаясь.
— Я с удовольствием предложил бы ей руку и сердце, и мне кажется, что могу составить ее счастье. Вопрос приданого для меня — вопрос будущего, ныне поставленного на карту. Все девушки хотят быть любимыми, несмотря ни на что! Тем не менее вы не такой человек, чтобы выдать единственную дочь без приданого, а мое положение не только не позволяет мне вступить в так называемый брак по любви, но и взять в жены девушку, которая не обладала бы состоянием, по крайней мере равным моему. Мое жалованье, синекуры, Академия и издательства приносят мне около тридцати тысяч франков в год — состояние немалое для холостяка. Если наш общий с женой годовой доход составит шестьдесят тысяч франков, то мое материальное положение почти не изменится. Дадите ли вы миллион за мадемуазель Модестой?
— Ах, сударь, мы очень далеки от этой цифры! — воскликнул полковник с коварством, достойным иезуита.
— Предположим в таком случае, — с живостью возразил Каналис, — что между нами ничего не было сказано. Вы будете довольны моим поведением, граф: меня сочтут одним из несчастных поклонников этой очаровательной девушки. Дайте мне слово, что вы сохраните все в тайне, даже от вашей дочери, так как в моей судьбе может произойти перемена, — прибавил он в виде утешения, — которая позволит мне просить ее руки и без приданого.
— Я буду молчать, даю слово, — ответил полковник. — Вы знаете, сударь, как любят в провинции и в Париже толковать о нажитых и прожитых состояниях. Люди одинаково преувеличивают чужое счастье и несчастье. Мы никогда не бываем ни так несчастны, ни так счастливы, как об этом говорят. Самое верное помещение капиталов — вложить их по оплате всех счетов в земельную собственность. Я с нетерпением ожидаю отчета моих уполномоченных. Ничто еще не закончено: ни продажа товаров и корабля, ни приведение в порядок моих дел в Китае. Цифра моего состояния окончательно выяснится только по истечении десяти месяцев. Все же в Париже я гарантировал господину де Лабриеру двести тысяч франков приданого, и притом наличными деньгами. Я хочу обратить свои земли в майорат и обеспечить будущее внуков, добившись права передать им мой герб и титулы.
Но с первых же слов г-на Миньона Каналис перестал его слушать. Оказавшись на довольно широкой дороге, все всадники поехали рядом и достигли возвышенности, откуда по направлению к Руану открывался вид на плодородную долину Сены, а в противоположной стороне взор еще различал вдалеке море.
Роман Оноре де Бальзака «Евгения Гранде» (1833) входит в цикл «Сцены провинциальной жизни». Созданный после повести «Гобсек», он дает новую вариацию на тему скряжничества: образ безжалостного корыстолюбца папаши Гранде блистательно демонстрирует губительное воздействие богатства на человеческую личность. Дочь Гранде кроткая и самоотверженная Евгения — излюбленный бальзаковский силуэт женщины, готовой «жизнь отдать за сон любви».
Можно ли выиграть, если заключаешь сделку с дьяволом? Этот вопрос никогда не оставлял равнодушными как писателей, так и читателей. Если ты молод, влюблен и честолюбив, но знаешь, что все твои мечты обречены из-за отсутствия денег, то можно ли устоять перед искушением расплатиться сроком собственной жизни за исполнение желаний?
«Утраченные иллюзии» — одно из центральных и наиболее значительных произведений «Человеческой комедии». Вместе с романами «Отец Горио» и «Блеск и нищета куртизанок» роман «Утраченные иллюзии» образует своеобразную трилогию, являясь ее средним звеном.«Связи, существующие между провинцией и Парижем, его зловещая привлекательность, — писал Бальзак в предисловии к первой части романа, — показали автору молодого человека XIX столетия в новом свете: он подумал об ужасной язве нынешнего века, о журналистике, которая пожирает столько человеческих жизней, столько прекрасных мыслей и оказывает столь гибельное воздействие на скромные устои провинциальной жизни».
... В жанровых картинках из жизни парижского общества – «Этюд о женщинах», «Тридцатилетняя женщина», «Супружеское согласие» – он создает совершенно новый тип непонятой женщины, которую супружество разочаровывает во всех ее ожиданиях и мечтах, которая, как от тайного недуга, тает от безразличия и холодности мужа. ... И так как во Франции, да и на всем белом свете, тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч женщин чувствуют себя непонятыми и разочарованными, они обретают в Бальзаке врача, который первый дал имя их недугу.
Очерки Бальзака сопутствуют всем главным его произведениям. Они создаются параллельно романам, повестям и рассказам, составившим «Человеческую комедию».В очерках Бальзак продолжает предъявлять высокие требования к человеку и обществу, критикуя людей буржуазного общества — аристократов, буржуа, министров правительства, рантье и т.д.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Быть похороненным дважды и все равно остаться живым. Родиться в приюте для подкидышей, умереть в богадельне для престарелых, а в промежутке меж этими рубежами помогать Наполеону покорить Европу и Египет — что за судьба! судьба полковника Шабера.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Отец Горио» — один из наиболее значительных романов цикла «Человеческая комедия». Тонкопсихологичная, умная и временами откровенно насмешливая история о ханжестве, религиозном догматизме и извечном одиночестве умных, необычных людей, не выбирающих средств в борьбе за «место под солнцем», написанная полтора века назад, и сейчас читается так, словно создана только вчера!