Мода на короля Умберто - [124]

За две последующие недели в Талышевой не накопилось решимости, и она подала бы третье заявление, если бы начальница не уберегла себя от затяжного терзания, а подчиненных — от траты времени на пересуды и не передала бы последнее заявление директору.

Обескураженной Талышевой без разуверений и уговоров немедленно вручили в отделе кадров обходной лист, обманув ее надежду на беседу, в которой предложили бы остаться.

Новая Валентина заболела, и Талышева не могла пожаловаться ей на безразличие начальника отдела кадров к заслуженным работникам и противопоставить озабоченность тех, кого она просила подписать обходной лист: они отговаривали, шептали об ожидаемом повышении зарплаты, о потерях из-за прерываемости стажа, наградах за выслугу лет, бесплатных путевках и профсоюзных льготах, невозможных на новом месте, истребляя неосведомленностью и случайными словами остатки самовнушения.

По упорному молчанию Талышевой больная Валентина поняла, что Талышева предпочитает не осведомляться по телефону о ее здоровье, лишь бы не обнаруживать свою душевную смуту. Валентина звонила, увещевала, но возмущенным разочарованием не смогла оживить даже гордость Талышевой. У Валентины хватило выдержки не прибегать к последнему средству — не сравнивать поведение Талышевой с реакцией подопытной крысы, приученной бегать по игрушечному лабиринту. Лабиринт в свое время убирали, но заавтоматизированная крыса продолжала бегать прежней дорогой, как если бы ничто не изменилось.

Укоры Валентины вызвали в Талышевой враждебность обойденного сочувствием человека и уверенность во вреде всякого посягательства на ход ее жизни. Вместо «до свидания» Талышева сказала: «Стара я для новшеств!» — впервые ощутив радость быть обвинительницей.

Позже Валентина узнала, что Талышева при всех порвала заполненный обходной лист и попросила Инну Натановну считать свое заявление недействительным.

Начальница пошла с новостью к директору, вернулась злая и так отыгралась за нагоняй, что, оскорбившись, Талышева снова с обреченным видом взяла обходной лист. Собирать подписи она попросила молодого сотрудника. Ему и пришлось выслушать от недавних доброжелателей колкости, предназначенные для Талышевой. Некоторые советовали доверить выбор окончательного решения электронной машине, чтобы потом не терзать ни себя, ни их.

Когда Талышевой только и оставалось забрать трудовую книжку, на память вдруг пришла недавняя встреча с новыми сослуживцами. Она вспомнила, как ждала своего будущего непосредственного начальника и как сотрудницы отдела — женщины с особенными, кастовыми, взглядами — спорили о цвете новой блузки. И то, что одна настаивала: «Горчичного! У меня восприятие до тончайших нюансов!», а другая, утомленная ее упрямством, прикладывала к рукаву обручальное кольцо и просила ответить, какой же тогда цвет у старого золота, — все это угнетало Талышеву и заставляло чувствовать себя уязвленной. Но едва одна из споривших посоветовала другой пойти в Алмазный фонд, чтобы по образцам установить цвет старого золота, Талышева обрадовалась возможности уравняться с женщинами, сказала:

— Говорят, туда трудно попасть.

Женщины приняли слова Талышевой за попытку умалить их привилегии. Новая блузка внимательно посмотрела на Талышеву и осталась довольна тем, что взглядом загнала ее ноги в старомодных туфлях под стул и, вероятно, навела Талышеву на мысль привести в порядок ногти на руках и подобрать для мелких черт лица очки в более изящной оправе, может быть, не пластмассовой, а золоченой, в крайнем случае полиметаллической. Талышева же в это время силилась представить себе, как отреагируют эти женщины, скажи им, что она постоянно подает заявления в местком с просьбой оказать материальную помощь, что не может заставить способного сына хорошо учиться не то что в английской или французской, а в обыкновенной школе, что и на новом месте ей придется часто отпрашиваться, чтобы уговаривать педагогов перетерпеть его клоунство и безделье, не оставлять на второй год, что она не хозяйка в своем доме и занимает квартирку с проходной комнатой из милости разведенного мужа, который пока обосновался у свекрови, что из-за просиживания на работе она воспитывает детей по телефону и дети отвлекают сослуживцев частыми звонками.

Талышева вспомнила, как разочаровала пришедшего начальника робким голосом, внезапной суетливостью, сединой, как он потерял к ней остатки интереса, едва пробежал глазами принесенную анкету.

И теперь, когда на прежней службе нужно было взять трудовую книжку, Талышева зарыдала и попросила, чтобы ее оставили. Она повторяла: «Это погубит меня!» И многие, кто видел ее сухую шею в зеленоватых венах, испугались ответственности за ее судьбу.

Отправив хмурую Инну Натановну и поразмыслив над ее докладом, начальник отдела кадров Конкретов А. Б. представил, сколько будет еще канители, пока Талышева убедится в непоправимости события и поймет, что смена работы — не игрушечная затея. Он вызвал Талышеву и посоветовал морочить голову новым руководителям, поскольку здесь с ней нанянчились. Талышева снова зарыдала, и Конкретов А. Б. растерянно отметил, что не способен продолжать беседу в таких условиях.