Многоцветные времена [Авторский сборник] - [33]

— Полотнов! — сказал Рогулин. — Из тебя скоро сало топить будут. А шляпа-то у тебя — не твоя.

— Знаю, что не моя, — отвечал Полотнов. — А вот где приезжий? Я приезжим интересуюсь.

— Намучился я с ним, — покровительственно рассказывал Рогулин. — Извел он меня. Он ведь меня нанял за большие деньги — места показать. Я иду, а он все вперед бежит. То ли нетерпелив, то ли у него живот болит.

— Так ты потерял его?

— Подожди торопить. Отбился он, заблудился, кружил-кружил, к Смоляшкину дому — видал какая даль — вышел. Хорошо, — я следы разбираю. Нашел его там, а уж он бедокурит, пьяный, бьет все, кричит: «Подавай мне веселье!» Напал на Устинью, изничтожил девку, перепугал всех, дом сжечь хотел. Дом за большие деньги купить предлагал.

Тут Полотнов начал смеяться беззвучно, как животное. Отсмеявшись, он спросил:

— А моя шляпа где?

— Твою шляпу он из каприза в реку бросил, и ее Никифор, сплавщик, за три десятки из реки достал.

— Заливаешь ты все, Рогулин!

— Да он сейчас у сплавщика сидит с похмелья. Над головой палка стоит, а на палке шляпу ему сушат, а на шляпе буквы твои — АП. Я же знаю.

— Три десятки? — протянул Полотнов. — Значит, деньги все при нем…

— Всю ночь червонцы метал, пол устилал. Я, говорит, на всю Россию наворовал.

— Скрытная стерва какая! — задумчиво сказал Полотнов. — А мне пел — новую жизнь начинает!

Рогулин весь втянулся в игру; он уже не знал, чем еще ошеломить Полотнова, как последний, побагровев, встал и, хлопая плеткой по столбикам забора, пошел к своему коньку.

— Где он прохлаждается-то? — спросил он, не оборачиваясь.

— Я тебе покажу — недалеко, — заговорил Рогулин, спеша за ним, масляно возводя глаза к войлочной белой шляпе, оседлавшей толстую голову Полотнова.

Полотнов вскочил на конька, закряхтев. Тут Рогулин со злости уколол конька острой хворостиной. Конек, не ожидая подобной невежливости, взлетел на дыбы. Полотнов качнулся, как падающий монумент, шляпа свалилась в пыль. Прежде чем Полотнов понял, что случилось, Рогулин кинулся к шляпе, с особым остервенением схватил ее, прижал к груди и запрыгал между кустами в лес.

Глава десятая

На прыщавом холме, над рекой, в виду селения Стоскогс, сидел самый счастливый и самый несчастный человек. Это был Рогулин. Пространство мира искушало его, как бес хитрый, но недалекий. Селение воздымало дымы к небу и хоромы свои рассыпало навстречу Рогулину, предлагая к его услугам девиц своих, скот свой, работников и все чудеса кооперации. Тайна шляпы открылась ему.

На коленях Рогулина были рассыпаны червонцы. И какие червонцы! Сам финансовый отдел отнесся бы к ним с уважением. Двадцать бумажек с цифрой «десять» в радужных кружочках лежали у него на коленях и, совсем затерявшись среди них, отбившись от этих громких, хотя и маленьких грамот, лежала бумажка ценой в три червонца.

Почему эти червонцы Василий Васильевич положил сверх своих капиталов — на счастье или заодно, — неизвестно. Солнце склоняло свои лучи, но Рогулин светился полным блеском. Он подымался над рекой и, чуть не сваливаясь в нее, мечтал. Казалось ему: вот выкинет он одну бумажку — и упадут леса, откроют ему дорогу к Смоляшкиному дому и к Устинье, протянет вторую — и через реку, от прыщавого холма, протянется мост, швырнет он третью бумажку — и подымутся, как на петлях, кровли в селении — и увидит он в каждом доме пир в свою честь. И чего-чего не придумывал он, пока не являлись другие видения, вроде серого видения тюрьмы. Он видел позор суда, где его будут трясти, как яблоню, а он будет по силе чувств своих плакать и запинаться. В мрачной области этих мыслей дошел он даже до того, что представил себе, как Устинья вместо любви издевается над ним, как никто не берет от него этих денег, и все чураются его как проклятого. Выходило даже, что на него свалилась большая обуза, и делать ему с этими деньгами решительно нечего. Разве поиграть ими, как картинками. Так сидел он, меняясь в мыслях, пока солнце не стало совсем ласковым и скользким, и он услышал шаги за спиной. Оторванная подкладка шляпы валялась рядом. Он скомкал свои богатства, и только трехчервонная бумажка никуда не ушла и осталась на коленях. Шедший по дороге человек нес ворох белых, серых и черных шляп, войлочных, мягких, и появление этого неожиданного человека так поразило фантастического Рогулина, что он вскочил, как дикая кошка, и зажег глаза по-кошачьему.

Торговец в испуге остановился. Он думал, что его сейчас ограбят, но никак не ожидал, что одно мирное слово имеет такую власть и так смутит его.

— Покупаю! — в упор закричал Рогулин, разглаживая трехчервонку. — Покупаю всё!

Торговец изучал бумажку. Пока перед ним был только сумасшедший — это еще полгоря, но три червонца пахли одновременно и волшебством, и милицией, и очень сильно прибылью.

Сбросив шляпы на землю, он схватил бумажку и дал такого хода, что Рогулин остался со своим шляпным магазином один на дороге в самый кратчайший промежуток времени. Рогулин не смотрел вслед торговцу. Для полного физического ощущения сказочной минуты ему необходимы были вещи, которыми он мог повелевать. Он мял и тискал войлочные шляпы, потом, захохотав от избытка власти, увидал он реку в угасающем закатном потоке, взывавшую к нему. Оттуда пришло счастье. Там родилось его внезапное и опасное благоденствие, туда будет отправлена благодарственная жертва. Прыгая от восторга, он перетащил шляпы к краю обрыва. Первая шляпа неуклюже, не собравшись с духом, прыжком новичка кинулась в реку. За ней поспешили другие, более упорно кружась и стараясь слететь позатейливей; падая, они казались обрывками тучи. Толпой нырнули они в реку и открыли невиданное состязание: обгоняя друг друга, ударяясь о камни, они спешили как будто сообщить всему миру о рогулинской радости. И когда последняя шляпа скрылась из вида, счастливый до слез Рогулин увидел, что вокруг него ничего не изменилось, что он не оставил себе даже ни одной шляпы, а свою потерял в кустах еще раньше. Тогда он встал во весь рост на придорожный камень и раскланялся на все четыре стороны. Мир ответил ему вежливым безмолвием.