Многоцветные времена [Авторский сборник] - [32]

— Выбросило, ребята говорят, шляпу. Выбросило, верно. Только там вода неинтересная: плыть надо. Десятку положишь — дотяну.

— О господи! — громко обрадовался Василий Васильевич. — Вот десять, вот десять. Только пройдешь ли?

Радость закипела в нем, но он не давал ей ходу.

— Пройдешь ли, милый?

Сплавщик взял деньги, спрятал под камень, скинул штаны, скинул лохмотья с плеч и вошел в реку.

Он ступил по колено, вихри воды ударили его ноги, он рухнул по пояс, вода закрыла его, из водяного бугра вышла похожая на кочан голова: сплавщик плыл стоя, потом он вышел, отряхиваясь, на отмель, где работали его товарищи, растер себе руки, ноги и шею, сказал им два слова, прыгнул в следующий рукав, где долго мучился и фыркал, пока снова выбрался на отмель. Остались цепи камней вроде загона, и там взметывалась самая яростная вода. Туда ступил он, как на подгнившую лестницу, и его начало швырять о камни со ступеньки на ступеньку. Он счастливо миновал и эту преграду, сизый и дрожащий вылез на последнюю отмель, свободно прошел по ней к грудам нанесенного леса и разной рухляди; покопавшись там, вытащил он шляпу, взвесил ее на руке и начал прыгать, чтобы согреться.

— Пролетариат старается! — закричал Рогулин. — Только вы мне, гражданин, вы мне тайну откроете. Я в награду ничего не прошу, только неясность эту устраните с моего пути. За все, мной потерянное, счета не подаю. Дайте только вашу тайну колупнуть поглубже. Страсть люблю тайны.

— Будет, будет! — каркая и приседая, прыгающим голосом говорил Василий Васильевич. — Дай ему бог до берега. Ах, хорош паренек, ах, хорош!

И когда увидал он, как Никифор шагал обратно из бездны в бездну со шляпой, похожей на творожный ком, он приходил в себя все больше.

— Я сразу увидал, дернулся, как он. Дойдет, в самый раз дойдет.

— Носи, барин, на здоровье! — сказал Никифор, фыркая и выходя из реки на гальку.

Руки Василия Васильевича приняли тестообразную массу и свободно вывернули ее на левую сторону. Только на первый взгляд казалось, что шляпа расползется по кускам. Войлок сильно намок, но подкладка кожаная не пропустила воды, а если и пропустила, то немного. Он ощупывал подкладку, и вода стекала по его рукам, как вечерний дождь. Рогулин хотел влезть в шляпу с ногами. Он приподымался на цыпочках и заглядывал, как школьник в девичью купальню. Никифор осматривал озабоченно ссадину выше колена. На кожаной подкладке руки Василия Васильевича нащупали то, чего не имела его шляпа: две металлические буквы, из тех, что ставят на галошах. Рогулин высунул руку, выхватил шляпу и, как ясновидящий, сразу разгадав, прочел эти ужасные знаки, загремевшие, подобно грому над рекой:

— АП, АП, АП?! Да ведь это ж Полотновская шляпа, вы не в своей шляпе гулять вышли, гражданин! Ваша шляпа, значит, дома осталась? Нехорошо с вашей стороны, нехорошо! Я вам этого не забуду, нехорошо. Других зря волновать два дня… да, да.

Рогулин обиделся. Случай снова вернул его в смешного неудачника, над которым все, начиная с этого городского человека, будут издеваться, а может, это была непонятная ему, но глупая и кому-то нужная шутка. Он повернулся и пошел прочь чрезвычайно сильными шагами.

Глава девятая

Казачка Устинья — тайная его мечта, которую он в фантазии своей уже покорил, — взволновала его снова, и то, как она легко пошла спать с приезжим, заставило его, вспомнив, снова нахмуриться.

— Берегись! — раздалось с косогора, и сельский слоноподобный воз обдал его своим пахучим дыханием. Сено закрыло дорогу перед Рогулиным. Из сена вопил пушистый дядя:

— Куда путь держишь?

— Гробницу царя Навуходоносора ищу, — сказал Рогулин важно. — Не видал ли где?

— Пойдешь по дорожке, рядом с моей теткой, третья дыра налево, — отвечал мужик, проносясь дальше в грохоте своего несложного триумфа.

Навстречу Рогулину пылила линейка: избач сидел, развалившись, и, узнав Рогулина, тронул возницу за плечо. Линейка пошла тише.

— Куда строчишь? — спросил он, раскрывая пыльный рот.

Рогулин вспомнил, что он в ссоре с избачом, но все же ответил с самодовольством:

— Да я по делу тут.

— А что по делу?

— Да с той недели в ларьке торговать буду, в кооперации, ей-богу.

— Да что ты? Мне в Смоляшкином доме рассказывали, как ты ночевал там.

— Устинья назло врет, — отвечал он, прибавляя шагу. Избач захохотал, и линейка покатилась, дребезжа своими пыльными костями.

У домика объездчика был привязан к дереву конек пегой масти, а за столом у крыльца сидел сам Полотнов, вытирая белую плешь клетчатым платком и окуривая окрестности дымом своей проклятой трубки, которая никогда не чистилась.

— Пойди-ка сюда, звонарь! — закричал он, узнавая Рогулина. — «Понадоблюсь». Вот когда ты понадобился. Куда гостя моего задушевного подевал, убийца? Кайся, пока я не связал тебя по всем направлениям.

Рогулин с достоинством смотрел на него и, войдя в загородку, небрежно сел на поваленные деревья; меж ними земля была усыпана головами иссохшей кукурузы. Играя ногой и топча эту мертвую кукурузу, смотрел он без страха в лицо своего сохозяина, и вдохновение заливало его худое, изможденное, потное лицо. Полотнов кончил обтирать плешь и надел белую войлочную шляпу.