Мнемозина, или Алиби троеженца - [34]
– Взять у меня какую угодно сумму денег и оставить меня, – прошептала Мнемозина, продолжая плакать.
Получалось так, что она раздваивалась в своем сознании, она желала со мной расстаться, т. е. исполнить волю матери, которая олицетворяла собою и часть ее собственной воли, и не желала расставаться со мной, вся оплененная моим прикосновением, и моей плоти вдохновенным волшебством…
Она плакала от невозможности соединить вместе эти два чувства и желания…
– На это я никогда не пойду, – ответил я, немного подумав, – к тому же ты мать моего будущего ребенка! Надеюсь, ты про это еще не забыла!
– А я сделаю аборт, – высморкнулась с помощью платка Мнемозина.
– Ты его не сделаешь, – сказал я, и, повернув ее за плечи к себе, жадно поцеловал в губы.
Она мгновенно застонала, а я слегка приспустив ей трусики, и снова повернув ее к себе спиной, вошел в нее сзади.
Я знал, что во имя сохранения плода не стоит этим заниматься, но ничего не мог с собою поделать.
Жизнь моя как будто уже висела на волоске, как и жизнь нашего ребенка, находящегося в утробе Мнемозины.
И все же жалея наше дитя, я не до самого конца, а лишь до середины впускал свой фалл внутрь нее.
Когда Мнемозина закричала с балкона, то ее крик неожиданно увеличился как в своих размерах, так и в повторениях учащающегося эха, словно вобравшего в себя всю амплитуду нашего бешеного и ослепленного оргазмом дыхания.
Весь спальный район, состоящий из множества серых многоэтажек услышал наши любовные крики.
– Что с вами?! – выбежал на балкон встревоженный Борис, и тут же ахнув, убежал обратно.
Мириады звезд в небе светились вместе с окнами медленно забывающихся в глубоком сне домов. Мы стояли, тесно прижавшись друг к другу, и гладили, едва дотрагиваясь кончиками пальцев до наших оцепеневших в сладкой истоме тел…
– А тебе не кажется, что у нас во Вселенной действительно есть какой-то могущественный покровитель?! – спросила меня Мнемозина, уже слегка поеживаясь от холода.
– Конечно, есть, – согласился я, и снова жадно ее поцеловал.
– Не совращай меня, мой змей-искуситель, – засмеялась Мнемозина, кусая меня за ухо, – мой милый, добрый старикашка!
В эту минуту она была похожа на ребенка, которому разрешили есть сладкое, а я на взрослого дядю, который помог этой девочке дорваться до сладкого… Господи, неужели вся наша жизнь заключена в одном только сладком и ослепительном миге!
Нет сомнения, что без сладкого брака не бывает, а вот сладкое без брака существует всегда и везде и в любых притягательных формах.
Это как притягательный глагол «давать», раз тебе дают, то ты и делаешь! Это как притягательный союз «и», соединяющий между собой любые живые создания.
Люди купаются в сладком, захлебываются в нем и безвозвратно тонут, и уже до конца своей жизни они поглощены им, и это легко прочитать по их ослепленным глазам.
Борис встретил нас смущенной улыбкой и раскрытой бутылкой шампанского, которой он уже успел наполнить наши бокалы.
– У меня родился сын, – поднял с улыбкой свой бокал Борис и я увидел, как из уголков его глаз неслышно скатываются слезы.
Мы тоже с Мнемозиной подняли свои бокалы и чокнулись. Господи, у него уже трое внуков, а теперь еще это крошечное дитя, и о чем думает этот старый хрен?! О чем?! О чем?! – О чем и я! Я что ли не старый, я, что ли не хрен?!
– Вы плачете, – изумилась Мнемозина.
– Да, от радости, – кивнул головой Борис.
Когда-то Борис презирал плачущих мужиков, считая это проявлением человеческой слабости, а вот теперь плакал сам.
Когда-то помню в юности, я сам плакал из-за одной ветреной девчонки, и даже ходил бросаться под поезд, но вовремя остановился, слишком многое вспомнив, и сидел на холме возле железной дороги, где с нею целовался, и плакал, а мимолетные слезы так же журчали в моих глазах, они таяли, превращались в невидимую дымку, высыхали быстро на ветру и снова появлялись!
Я еще тогда почувствовал, что слезы, выделяемые чувствами похожи на драгоценные алмазы, и далеко не всякому дано почувствовать их красоту, их вытекающую из человеческой глубины необходимость…
И почему в некотором обывательском сознании они воспринимаются не иначе как проявление нашей душевной слабости, и хотя чувства действительно ослабевают наш рассудок, я все же думаю, что слезы лишь подчеркивают остроту человеческих переживаний, и поэтому я воспринимаю их не иначе как отсвет глубочайшей вины человека перед Богом, как перед собою и всем дорогим ему сущим… существительным… существом.
– Ты о чем задумался?! – спросила меня Мнемозина.
– О нашем будущем ребенке, – вздохнул я, взяв ее за руку.
– Оставайтесь у меня ночевать, – предложил Борис.
– Хорошо, мы останемся, – согласилась Мнемозина, словно угадывая мои мысли.
Я даже не помню обстановки комнаты, в которой мы спали. Мнемозина прижалась ко мне как маленький воробышек, и быстро уснула, а я еще долго не спал, глядя на отсвет ночных фонарей, на свет одиноких окон, и на мерцание звезд, и думал о своем…
С годами человек чаще задумывается о Смерти, и очень легко проваливается в Вечность.
Кто я такой, песчинка в бесконечном Океане, завтра меня уже не будет, а будут другие также упоенно и нежно копошиться друг в друге и размножаться… Свет такой далекий, как сама фантазия, сотканная из тысячи протянувшихся в даль веков… Свет, отчаянно бьющийся в глаза своей сокровенной явью, почему ты стал для меня олицетворение этой юной прекрасной женщины, существа из несбыточных снов?!…
Цикл стихотворений о Мухе, Мухотренькине, представляет собой любовный эпос – юмористическо-эротическое фэнтэзи, где главный герой своими фантастическими сверхвозможностями превосходит образ Дон-Жуана и летит по жизни, как муха, на все вкусное и сладкое, что есть в любви, поражая своей любовной силою всех дев.
«Метафизика профессора Цикенбаума» представляет собой любовный эпос с элементами абсурда, где везде торжествует в своем страстном и безумном проявлении одна любовь, любовь чистая и грязная, любовь корыстная и бескорыстная. Все стихи эпоса взаимосвязаны между собой несколькими героями – профессором Цикенбаумом, Амулетовым, Мухотренькиным, Сидоровым, Шульцем и автором эпоса. Смысл эпоса обозначить любовь как единственную меру вещей и великую тайну нашего странного и неполноценного существования.
В книгу писателя и поэта Игоря Соколова вошли лучшие эротические стихи и просто стихи о любви. Роман Игоря Соколова «Двоеженец» был издан в США в 2010 году.
Роман «Человек из грязи, нежности и света» представляет собой одновременно искрометную пародию на низкопробное чтиво, и эротическую трагикомедию, в которой хаос жанров – фэнтези, сатиры, триллера и детектива – соседствует с одним единственным желанием – вывернуть наизнанку все человеческие чувства и пороки, чтобы хорошенько разглядеть в человеке и зверя, и Бога, всегда поклоняющегося только одному Эросу – Богу Любви..
Роман «Мое волшебное чудовище» был написан мной как развлекательное юмористически-эротическое чтиво. Однако в этом романе я собрал и самые светлые воспоминания о своей студенческой юности. Таже многие имена героев реальны, как и описание их характера и внешности, что было задумано мной с самого начала и получено было разрешение от моих друзей и знакомых изобразить их в романе такими, какие они мне представляются или воображаются! Таким же в своем диком воображении я изобразил и себя! Вот-с!
В сборник «Любовь в эпоху инопланетян» вошли эротическо-философские рассказы о любви с элементами абсурда и черного юмора.
Ира пела всегда, сколько себя помнила. Пела дома, в гостях у бабушки, на улице. Пение было ее главным увлечением и страстью. Ровно до того момента, пока она не отправилась на прослушивание в музыкальную школу, где ей отказали, сообщив, что у нее нет голоса. Это стало для девушки приговором, лишив не просто любимого дела, а цели в жизни. Но если чего-то очень сильно желать, желание всегда сбудется. Путь Иры к мечте был долог и непрост, но судьба исполнила ее, пусть даже самым причудливым и неожиданным образом…
Чернильная темнота комнаты скрывает двоих: "баловня" судьбы и ту, перед которой у него должок. Они не знают, что сейчас будет ночь, которую уже никто из них никогда не забудет, которая вытащит скрытое в самых отдалённых уголках душ, напомнит, казалось бы, забытое и обнажит, вывернет наизнанку. Они встретились вслепую по воле шутника Амура или злого рока, идя на поводу друзей или азарта в крови, чувствуя на подсознательном уровне или доверившись "авось"? Теперь станет неважно. Теперь станет важно только одно — КТО доставил чувственную смерть и ГДЕ искать этого человека?
Я ненавижу своего сводного брата. С самого первого дня нашего знакомства (10 лет назад) мы не можем, и минуты спокойно находится в обществе другу друга. Он ужасно правильный, дотошный и самый нудный человек, которого я знаю! Как наши родители могли додуматься просить нас вдвоем присмотреть за их собакой? Да еще и на целый месяц?! Я точно прибью своего братишку, чтобы ему пусто было!..
Каждый из нас хотя бы раза в жизни задавался вопросом – существует ли дружба между парнем и девушкой? Многие скажут, что это не возможно! Герои этой истории попробуют опровергнуть этот стереотип. Получиться ли у них – время покажет.
Хватит ли любви, чтобы спасти того, кто спасает другие жизни? Чесни жаждет оставить своё проблемное прошлое позади… Оставив отношения, наполненные жестокостью, Чесни Уорд жаждет большего, чем может предложить её маленький городок. В поисках способа сбежать и приключений, она присоединяется к армии, но когда прибывает на первое место работы в Англии, она встречает Зейна − сержанта, у которого имеются свои собственные секреты. Зейн думал, но ни одна женщина не заставит его захотеть осесть… Начальник персонала Зейн Томас, авиатор Войск Специального Назначения, пропустил своё сердце через мясорубку.
Что под собой подразумевают наши жизни? Насколько тесно переплетены судьбы и души людей? И, почему мы не можем должным образом повлиять на…На…Легко представить и понять, о чём идёт речь. Слишком легко.Мы думали, что управляем нашими жизнями, контролируем их, только правда оказалась удручающая. Мы думали, что возвысились над законами бытия и постигли великую тайну.Мы…Я давно перестала существовать, как отдельное существо. Возможно, законы подчинили меня тем устоям и порядкам, которые так тщательно отталкивала и… желала принять.Слишком поздно поняли, с чем играем, а потом было поздно.