Мнемозина, или Алиби троеженца - [31]
– Ну, что, довели ребенка?! – с сарказмом прошептал я, и увел Мнемозину за собой в другую комнату.
Теща попыталась идти следом, но я успел закрыть дверь на задвижку, и поэтому она стала настойчиво в нее, стучать ногами и руками, но дверь была крепкой, как и сама бронзовая задвижка.
А мы с Мнемозиной в это время с какой-то внезапной яростью сбросили с себя всю одежду, и с блаженным вздохом погрузились друг в друга.
– Чтоб им икнулось, а я все равно буду твоей, – прошептала Мнемозина и направила мой быстрокрылый корабль в свою глубокую гавань. Нежные края ее божественной плоти обхватили меня как лепестки чудесного цветка…
Я пил ее божественный нектар, я целовал ее божественную грудь, мой язык дрожал в ее божественных губах… Вот так в любом из нас есть божество…
– Ты, знаешь, дорогая, они, кажется, занимаются сексом, – послышался за дверью тревожный шепот Леонида Осиповича.
– Да, что я и сама что ли не слышу?! – злобно огрызнулась Елизавета Петровна.
– Все-таки в сексе есть что-то ужасно противоестественное, – дрожащим голосом озвучил свое состояние Леонид Осипович.
– Неужели наша дочь сексоманьячка? – всплакнула Елизавета Петровна.
– Не знаю, не знаю, – вздохнул Леонид Осипович, – люди размножаются всегда быстрее, чем умирают!
В это мгновенье мы с Мнемозиной радостно засмеялись, с неожиданным пылом еще глубже проникая друг в друга…
Этот смех обладал такой живительной и такой умопомрачительной силой зарождающегося в наших телах оргазма, что вскоре Мнемозина закричала, совершенно ослепленная счастьем нашего соединения…
Соединения двух тел в одно…
– Совсем уже стыд потеряли! – воскликнула за дверью все так же пылающая гневом теща.
Леонид Осипович плакал как ребенок и часто сморкался.
– Это выходит за всякие рамки! – продолжала ковыряться у себя в мозгах теща.
У меня было смутное впечатление, что ее словарный запас уже иссякал, но всего через какое-то мгновенье послышались ее новые крики.
– Старый бл*дун! Старый п*рдун! Старый е*ун! – с новым воодушевлением заорала теща, но ее крики, слегка приглушаемые дверью, нисколько не мешали нам с Мнемозиной продолжать свое интимное проникновение друг в друга.
Причем Мнемозина так колоссально солировала при каждом наступающем оргазме, что вскоре ее родители все-таки не выдержали и уехали, громко хлопнув дверью.
– Ну, вот, – вздохнула Мнемозина, немного придя в себя после очередного сладострастного бурлеска, – а теперь я потеряла своих родителей!
– Господи, какая ерунда, – усмехнулся я, – ты лучше прислушайся, какая тишина воцарилась в доме! Чувствуешь себя прямо как в раю!
– Значит, тебе не понравились мои родители? – вдруг огорчилась Мнемозина.
– Ну, почему же, – вздохнул я, – у тебя очень молодые симпатичные родители.
– Правда?! – улыбнулась Мнемозина.
– Особенно папа, тихий и безвредный!
– Ах, ты мой старый блядун! – засмеялась Мнемозина и обняла меня, прижавшись щекой к щеке, а через какое-то мгновение жалобно заплакала.
Я опять губами жадно собирал на щеках ее соленые слезы, внезапно ощущая, как ей действительно тяжело со мной, и как она боится со мною расстаться, будто наша тайна уже навек связала нас чугунными цепями!
Через мгновение я опять овладел ее животрепещущим телом… Оно сводило меня с ума своей приятной глубиной…
Его волшебная нежность не могла быть выражена никакими словами… Чувство в самом высшем выраженье…
– У тебя тело как из пластилина.
– …?
– Из него можно лепить волшебную башню, и влезать по ней на небо, – восхитился я Мнемозиной.
Она засмеялась от радости как ребенок, а потом склонилась надо мной и поставила на груди засос, потом еще и еще, минуты три она колдовала над моим телом, пока я собственными глазами в зеркале не увидел ее, перевернутое слева направо имя, имя – Мнемозина, сделанное из одних засосов.
– Вот, это искусство, – еще больше восхитился я, ее умением доставлять мне наслаждение.
Однако прошел всего какой-то час, и ее родители снова напомнили нам о себе. Оказывается, они никуда и не думали уезжать, а только ждали, когда же мы, наконец, натешимся друг другом, чтобы снова попытаться вразумить свое половозрелое детище, но детище на их вразумления никак не откликалось.
– Да, сделай хоть что-нибудь! – задыхаясь от гнева, шептала Елизавета Петровна нервно вышагивающему по комнате Леониду Осиповичу.
– Да, а что я могу сделать-то? Я, что, Царь Природы или Бог Вселенной?! – заламывая у себя за спиной руки, воскликнул Леонид Осипович.
– Конечно, от тебя, фиг, чего дождешься! – злорадно оскалила зубы Елизавета Петровна, одновременно жмуря свои наполовину выщипанные брови.
– Да, хватит вам обниматься-то! – прикрикнула на нас Елизавета Петровна, будто желая своим криком разрушить все мои чары, которыми я одурманил ее дочку.
– Ну, Мнемозиночка, ну, разве ты не видишь, что он очень старый?! – всхлипнула теща.
– Извините, но для своих шестидесяти трех лет я выгляжу еще вполне сносно, – не соглашался я, – и потом я уже, знаете, вышел на пенсию, так что времени у меня хоть отбавляй!
А поэтому у меня будет время, чтобы побольше уделять внимания и Мнемозине, и нашему будущему ребенку!
Мнемозина выразительно поглядев на меня, повертела пальцем у виска, поясняя этим жестом, что я обещал ей скрыть от ее родителей свой пенсионный возраст, но я в ответ ей лишь улыбнулся и подмигнул.
Цикл стихотворений о Мухе, Мухотренькине, представляет собой любовный эпос – юмористическо-эротическое фэнтэзи, где главный герой своими фантастическими сверхвозможностями превосходит образ Дон-Жуана и летит по жизни, как муха, на все вкусное и сладкое, что есть в любви, поражая своей любовной силою всех дев.
«Метафизика профессора Цикенбаума» представляет собой любовный эпос с элементами абсурда, где везде торжествует в своем страстном и безумном проявлении одна любовь, любовь чистая и грязная, любовь корыстная и бескорыстная. Все стихи эпоса взаимосвязаны между собой несколькими героями – профессором Цикенбаумом, Амулетовым, Мухотренькиным, Сидоровым, Шульцем и автором эпоса. Смысл эпоса обозначить любовь как единственную меру вещей и великую тайну нашего странного и неполноценного существования.
В книгу писателя и поэта Игоря Соколова вошли лучшие эротические стихи и просто стихи о любви. Роман Игоря Соколова «Двоеженец» был издан в США в 2010 году.
Роман «Человек из грязи, нежности и света» представляет собой одновременно искрометную пародию на низкопробное чтиво, и эротическую трагикомедию, в которой хаос жанров – фэнтези, сатиры, триллера и детектива – соседствует с одним единственным желанием – вывернуть наизнанку все человеческие чувства и пороки, чтобы хорошенько разглядеть в человеке и зверя, и Бога, всегда поклоняющегося только одному Эросу – Богу Любви..
Роман «Мое волшебное чудовище» был написан мной как развлекательное юмористически-эротическое чтиво. Однако в этом романе я собрал и самые светлые воспоминания о своей студенческой юности. Таже многие имена героев реальны, как и описание их характера и внешности, что было задумано мной с самого начала и получено было разрешение от моих друзей и знакомых изобразить их в романе такими, какие они мне представляются или воображаются! Таким же в своем диком воображении я изобразил и себя! Вот-с!
В сборник «Любовь в эпоху инопланетян» вошли эротическо-философские рассказы о любви с элементами абсурда и черного юмора.
Я ненавижу своего сводного брата. С самого первого дня нашего знакомства (10 лет назад) мы не можем, и минуты спокойно находится в обществе другу друга. Он ужасно правильный, дотошный и самый нудный человек, которого я знаю! Как наши родители могли додуматься просить нас вдвоем присмотреть за их собакой? Да еще и на целый месяц?! Я точно прибью своего братишку, чтобы ему пусто было!..
Каждый из нас хотя бы раза в жизни задавался вопросом – существует ли дружба между парнем и девушкой? Многие скажут, что это не возможно! Герои этой истории попробуют опровергнуть этот стереотип. Получиться ли у них – время покажет.
Хватит ли любви, чтобы спасти того, кто спасает другие жизни? Чесни жаждет оставить своё проблемное прошлое позади… Оставив отношения, наполненные жестокостью, Чесни Уорд жаждет большего, чем может предложить её маленький городок. В поисках способа сбежать и приключений, она присоединяется к армии, но когда прибывает на первое место работы в Англии, она встречает Зейна − сержанта, у которого имеются свои собственные секреты. Зейн думал, но ни одна женщина не заставит его захотеть осесть… Начальник персонала Зейн Томас, авиатор Войск Специального Назначения, пропустил своё сердце через мясорубку.
Что под собой подразумевают наши жизни? Насколько тесно переплетены судьбы и души людей? И, почему мы не можем должным образом повлиять на…На…Легко представить и понять, о чём идёт речь. Слишком легко.Мы думали, что управляем нашими жизнями, контролируем их, только правда оказалась удручающая. Мы думали, что возвысились над законами бытия и постигли великую тайну.Мы…Я давно перестала существовать, как отдельное существо. Возможно, законы подчинили меня тем устоям и порядкам, которые так тщательно отталкивала и… желала принять.Слишком поздно поняли, с чем играем, а потом было поздно.
Слейт Клайборн – бывший морской пехотинец и снайпер, видевший и делавший то, чего не должен переживать ни один человек. Он возвращается в родной город на пасторальном острове Пиберри, отчаянно желая привычной рутины, от которой когда-то хотел сбежать. Израненный и мертвый душой, Слейт не в состоянии находиться в окружении людей, в то время как его тело – смертоносное оружие, а ночные кошмары не дают ему спать. Слейту не удается сдержать клятву, данную умершему у него на руках командиру – пожилой человек просил присматривать за его дочкой. Однако, вопреки ожиданиям, восторженная Холли Харпер оказывается отнюдь не маленькой девочкой с косичками.
Сможете ли вы влюбиться в кого-то, кто отправлял вам письма?Лучшая подруга Бьянки Гардинер, Грета, просит написать письмо её брату на линию фронта.Она соглашается, потому что давно тайно влюблена в него. Бьянка не ждёт ответа, ведь он никогда не обращал на неё внимания. Однако Калеб отвечает ей, и просит ещё больше писем. Бьянка использует свои письма в качестве исповеди каждую неделю, вкладывая в них свою душу и переживания, с которыми она больше ни с кем не делится.Офицер Калеб Саттен влюбляется в Бьянку через письма, которые она присылала ему в течение двух лет.