Мнемоскан - [21]

К тому времени, как мы явились в зал отлёта, пассажирский туннель уже подсоединили к космоплану.

Наш космоплан являлся одним гигантским дельтовидным крылом. Двигатели были смонтированы на его верхней стороне, а не снизу — должно быть, чтобы защитить их при входе в атмосферу. Сверху корпус был выкрашен в белый цвет, подбрюшье — чёрное. В нескольких местах виднелся логотип «Североамериканских авиалиний», также у космоплана было собственное имя, нанесённое курсивом у передней вершины треугольника — «Икар». Интересно, что за мифологически неграмотный носитель пиджака его выбирал.

Сегодняшним рейсом отбывало десять пассажиров, связанных с «Иммортекс», а также ещё восемнадцать человек, направляющихся на орбиту с другими целями: по большей части, туристов, судя по услышанным мной обрывкам разговоров. Среди десятерых иммортексовцев шестеро были кожурой — термин, который я подслушал, но, подозреваю, не предназначавшийся для моих ушей, а четверо — сотрудниками, летевшими на смену тем, кто уже находился в Верхнем Эдеме.

Мы расселись по номерам мест, как в обычном самолёте. Я оказался в восьмом ряду у окна. Рядом со мной оказался один из сотрудников. Это был парень лет тридцати с веснушчатым лицом того типа, который, как мне говорили, сочетается с рыжими волосами, хотя относительно цвета его волос у меня уверенности не было.

Моё кресло было того особого типа, что описывал Сугияма во время своей презентации: покрытое эргономической рельефной обивкой, заполненной каким-то амортизирующим гелем. Я хотел было возразить, что мне специальное кресло не нужно — у меня-то кости ничуть не хрупкие — но свободных мест на борту не оставалось, так что в этом не было никакого смысла.

На самолётах инструктаж по безопасности делается в основном для галочки; здесь же мы провели где-то час и сорок пять минут, слушая и принимая участие в различного рода демонстрациях, по большей части связанных с пребыванием в невесомости. К примеру, там был приёмник для рвотных масс со встроенным всасывателем, которым мы должны — нет, обязаны были воспользоваться в случае, если нас укачает; по-видимому, в микрогравитации задохнуться собственной блевотиной было проще простого.

Наконец пришло время взлёта. Огромный космоплан отстыковался от рукава и направился к взлётной полосе. Я видел, как струится над ней горячий воздух. Мы очень, очень быстро покатились по полосе и перед самым её краем резко ушли вверх. Внезапно я обрадовался тому, что у меня кресло с амортизацией.

Я посмотрел в иллюминатор. Мы летели на восток, что означало, что мы пройдём над самым центром Торонто. Я бросил последний взгляд на Си-Эн Тауэр, «Скайдом», аквариум и башни небоскрёбов.

Мой дом. Место, где я вырос. Место, где по-прежнему жили мои мама и папа.

Место…

В глазах защипало.

Место, где по-прежнему жила Ребекка Чонг.

Место, которое я больше никогда не увижу.

Тем временем небо уже начало темнеть.

Вскоре я начал осознавать социальные неудобства пребывания в искусственном теле. Биология предоставляла благовидные предлоги: я хочу есть, я устал, мне надо в туалет. Всё это исчезло, по крайней мере, в случае данной конкретной модификации тел. Да и зачем бы «Иммортексу» что-то подобное делать? Разве кто-нибудь в здравом уме хочет чувствовать усталость? Это было бы неудобно в лучшем случае, а в худшем — опасно.

Я всегда считал себя более-менее честным человеком. Однако сейчас стало совершенно очевидно, что я был постоянным производителем мелкой безвредной лжи. Я пользовался правдоподобными отговорками — «я, похоже, устал» — для того, чтобы избежать неприятных или скучных занятий; когда я был биологической сущностью, то оперировал целым репертуаром таких фраз, которые позволяли мне элегантно выйти из социальных ситуаций, в которых я не имел желания находиться. Но теперь ни одна из них не прозвучала бы убедительно — в особенности для другого загруженного. Я был унижен своей неспособностью ходить и страстно желал убраться из-под опеки этой бабушки в обёртке тридцатилетней женщины, но никак не мог найти приличной отговорки.

К тому же мы должны были оставаться здесь ещё три дня для обследований: сегодня вторник, так что до пятницы мы отсюда не выйдем. У каждого из нас была своя маленькая комнатка — что характерно, с кроватью, хотя нам-то она была не нужна. Но я очень, очень хотел забраться в неё и остаться, наконец, в одиночестве. На мне по-прежнему был тот же махровый халат. И я опирался на трость, возвращаясь назад по коридору, который только что меня победил.

Карен пыталась мне помочь, но я отстранился, отвернулся и всю дорогу смотрел в сторону, на ближайшую стену. Карен, судя по всему, смотрела в том же направлении, потому что прокомментировала вид из окна, мимо которого мы проходили:

— Кажется, дождь собирается, — сказала она. — Интересно, мы ржавеем?

В другое время я бы рассмеялся шутке, но я был слишком пристыжен и рассержен на себя и на «Иммортекс». Но, так или иначе, от меня ожидался хотя бы какой-нибудь ответ.

— Будем надеяться, что грозы не будет, — сказал я. — Я не надел громоотвод.

Карен рассмеялась громче, чем моя шутка того заслуживала. Мы шли дальше.