Мне отмщение - [12]

   - Как нерегиль посмел совершить подобное святотатство? И как он посмел подвергнуть побоям столь уважаемых людей? - тихо спросил он, ни к кому в особенности не обращаясь.

   Вдоль обеих стен зала тянулись ряды эмиров в черных придворных кафтанах. Под расписными балками потолка повисла нехорошая тишина. Люди растерянно переглядывались, не зная, что сказать. Вести о таифских событиях просачивались в столицу исподволь - базарными слухами и толками, нашептываниями в чайханах и винных лавках, тихими разговорами с самыми надежными сотрапезниками.

   - О мой халиф!

   Этот твердый, уверенный голос принадлежал человеку из тех, кто сопровождал просителей. Обветренное лицо и неловко зашитая в паре мест полосатая аба выдавали в нем бедуина.

   - Мое имя - Дауд ибн Хусайн, о повелитель, и в Таифе я наследовал шорную лавку моего отца. Я свидетельствую: самийа кричал, что по закону не дозволяется разорять и превращать в масджид храмы иноверцев, и виновные должны понести заслуженное наказание. И что он, мол, покажет, что слово закона неотменимо и не стареет со временем, даже если нам, ашшаритам, неохота его исполнять и мы предпочитаем о нем не помнить. Так и вышло, что этот неверный приказал дать двум почтенным людям по двести палок.

   Действительно, языческий храм семьдесят лет назад разобрали - когда стали продавать участки вдоль прорытых от водотока Шаджи каналов. Но каков законник из этого кафира, подумать только, нерегиль, оказывается, разбирался в тонкостях шариатского права...

   Люди сердито перешептывались, кивали друг другу черными высокими чалмами. Все еще стоявший на коленях мулла с оголенными плечами открыто плакал, утираясь исхудавшей рукой. Этого аль-Мамун нерегилю спускать не собирался. Ненавистникам веры во главе с матушкой следовало показать, что законы Али писаны только для тех зиммиев, что признают главенство и могущество правоверных. Ибо это - твердое основание, на котором стоит ашшаритское государство.

   И вдруг послышался голос другого свидетеля из свиты таифских просителей:

   - Это еще не все, о эмир верующих!

   По тому, как притих зал, халиф понял, что матушка кое-что утаила. А за уклончивыми словами донесений барида - "среди жителей Таифа ходят страшные слухи, столь непотребные, что пересказать их не поворачивается язык верующего" - кроется еще одна страшная новость.

   - Говори, - тихо приказал он.

   Невысокий бедуин в рыжеватом бурнусе выступил вперед и четко проговорил:

   - Твой нерегиль, о халиф, не только восстановил старую каабу. Он принес в ней жертвы.

   В Зале Мехвар повисла страшная тишина.

   Бедуин шумно сглотнул. И сказал:

   - Мое имя - Батталь, Батталь ибн Фарух. Свидетельствую - нерегиль принес в жертву шесть правоверных. Зарезал у жертвенника Манат. За мной стоят четверо уважаемых ашшаритов, готовых засвидетельствовать совершение ужасного злодеяния.

   Собрание ахнуло - и взорвалось возмущенными и горестными криками. Некоторые упали на колени, разодрали на себе одежды и подняли руки, моля Всевышнего совершить месть и защитить ашшаритов.

   Так значит, это правда, кивали друг другу придворные. Значит, слухи не врут. Аль-Кариа сорвался с цепи и занялся излюбленным делом - избиением правоверных.

   Аль-Мамун почувствовал, как пересохло в горле. К такому обороту событий он оказался не готов. Что там говорила мать? "Тарик - волшебное существо...".

   Конечно. Конечно. Волшебное существо. А ты - дурак. Ты дурак, Абдаллах.

   Зачем отказался от первоначального намерения?! Зачем поддался уговорам матери?! Нерегиля нужно было усыпить! Усыпить еще в Харате! Ты же всегда полагал, Абдаллах, что обращение к потусторонним силам не приносит добра. Никогда не приносит. Человек - существо разумное. И разума - вполне достаточно для совершения человеческих дел. А волшебные трюки - соблазн. И великое бедствие. Именно. Великое Бедствие. Аль-Кариа.

   Халиф поднял руку с жезлом.

   Катиб у подножия тронного тахта споро вытащил из башмака свиток, развернул и макнул калам в висевшую на запястье чернильницу.

   - Правоверные! - иногда аль-Мамуну казалось, что все эти лица, подобно подсолнухам разворачивавшиеся на его голос, обращены не к нему, а к какой-то бестелесной субстанции, очищенной от привходящего и временного. - Во имя Всевышнего, всемилостивого и милосердного и во имя Пророка, да пребудет с ним благословение Всевышнего! Подобные дела вопиют к небу и нуждаются в поправлении! Вы, Шамс ибн Мухаммад и Хилаль ибн Ибрахим, не плачьте! Хаджиб проводит вас в диван хараджа, где вам выпишут надлежащие бумаги на получение пятисот динаров, новой одежды, двух верблюдов и фуража для животных, достаточного для обратного путешествия!

   Оба несчастных протянули к нему руки и заплакали от избытка счастья.

   - Что касается нерегиля, то, клянусь именем Справедливый, его деяния не останутся безнаказанными! Не пройдет и месяца, как убийца верующих предстанет передо мной в оковах и даст ответ за свои преступления!

   Собрание разразилось восторженными кликами.

   Аль-Мамун медленно кивнул.

   - Подойди ко мне, о Абу-ль-Фазл, - подозвал он главного вазира.