Мне бы хотелось, чтоб меня кто-нибудь где-нибудь ждал - [2]

Кончики пальцев у меня ледяные, и я не сразу понимаю, когда ко мне обращаются.

Дыши глубже, детка, дыши глубже…

Смеркается, бульвар притих, машин совсем мало.

В кафе убирают с улицы столики, люди поджидают друг друга на паперти церкви Сен-Жермен или стоят в очереди в кинотеатр «Борегар» на новый фильм Вуди Аллена…

Я, понятное дело, не могу прийти первой. Ни за что. Я даже слегка опоздаю. Долгожданная - более желанная. Пусть чуточку помучается, так будет лучше.

Пойду покамест чего-нибудь выпью для поднятия духа и сугрева крови в пальцах.

Нет, только не в «Де-Маго», здесь по вечерам всегда как-то пошло: сплошные жирные американки, жаждущие вкусить духа Симоны де Бовуар. Я отправляюсь на улицу Сен-Бенуа. «Чикито» - то, что нужно.

Толкаю дверь, и сразу - запах пива и табачного дыма, звяканье игрового автомата, за стойкой важно восседает хозяйка, крашеная, в нейлоновой блузке, сквозь которую виден бюстгальтер, напоминающий средневековые латы; фоном - комментарий вечерних бегов в Венсенне; двое-трое рабочих в заляпанных комбинезонах оттягивают час одиночества, а может, встречи с благоверной, да старики-завсегдатаи с желтыми пальцами, которые достают всех подряд со своими разговорами о квартплате послевоенных времен. Вот оно - счастье.

Мужчины у стойки время от времени оборачиваются и прыскают со смеху, как школьники. Мои ноги идут по проходу, и они очень длинные. Проход довольно узкий, а на мне очень короткая юбка. Я вижу, как их ссутуленные спины содрогаются от хохота.

Я курю сигарету, пуская дым далеко перед собой. Смотрю в никуда. Теперь я знаю, что BeautifulDay, на которого ставили один к десяти, на голову обошел соперников на последней прямой перед финишем.

Я вспоминаю, что в сумочке лежит роман «Кеннеди и я», и думаю, не лучше ли мне будет остаться здесь.

Заказать солонину с чечевицей и полграфинчика розового вина… Как мне будет хорошо…

Но я беру себя в руки. А как же вы - ведь вы вместе со мной надеетесь, что будет любовь (или меньше? или больше? или не то чтобы?), так неужели я на самом интересном месте оставлю вас с хозяйкой «Чикито»? Это было бы бесчеловечно.

Я выхожу на улицу с порозовевшими щеками, и холод хлещет меня по ногам.

Он уже там, на углу улицы Сен-Пер, он ждет меня, видит меня, идет ко мне.

- Я испугался. Думал, вы не придете. Увидел свое отражение в витрине, полюбовался на свои щеки - смотрите, какие гладкие! - и испугался.

- Извините, мне очень жаль. Я ждала результатов вечернего заезда в Венсенне и не заметила, как прошло время.

- А кто победил?

- Вы играете?

- Нет.

- Победил BeautifulDay.

- Ну конечно, я так и думал, - улыбается он и берет меня под руку.

До улицы Сен-Жак мы идем молча. Время от времени он посматривает на меня украдкой, словно изучая мой профиль, но я-то знаю, что в эти минуты его больше интересует, что на мне надето - колготки или чулки?

Терпение, дружок, терпение…

- Я поведу вас в одно местечко, которое очень люблю.

Могу себе представить… слегка развязные, но услужливые официанты понимающе улыбаются ему:

«Здравссствуйте, мсье… (это, стало быть, новенькая… брюнетка в прошлый раз мне больше понравилась…)» - и рассылаются подобострастно: «Столик на двоих в уголке, как обычно, мсье? (да где он их только берет?…) Пальто оставите? Прекрасссно». На улице он их берет, дурья твоя башка.

А вот и ничего подобного.

Он пропустил меня вперед, придержав дверь маленького винного погребка, и у нас только спросили, курим ли мы /Во всех французских ресторанах есть специальные залы (или столики) для курящих и некурящих/. Все.

Он повесил наши вещи на вешалку и замер на мгновение при виде плавной линии моего декольте - в эту секунду я поняла, что он ничуть не жалеет о свежей ранке под подбородком, результате сегодняшнего бритья, когда руки его плохо слушались.

Мы пили потрясающее вино из больших пузатых бокалов. Мы ели изысканные блюда, подобранные так, чтобы не перебивать букеты наших дивных нектаров.

Бутылка «Кот-де-Нюи», «Жевре-Шамбертен» 1986 года. Малютка Иисус в бархатных штанишках.

Мужчина напротив меня пьет, щуря глаза.

Я уже немножко знаю его.

На нем серая кашемировая водолазка. Старенькая водолазка. Заплатки на локтях и дырочка у правого запястья. Наверно, подаренная на двадцатилетие… Так и вижу, как его мамочка, расстроенная его не сильно довольным видом, говорит: «Вот увидишь, сколько раз еще меня потом вспомнишь и спасибо скажешь», - и, приобняв, целует сына.

Пиджак совсем скромный, с виду самый обыкновенный твидовый пиджак, но у меня-то глаз-алмаз, и я вижу, что этот пиджак сшит на заказ. У «Old England», когда товар поступает напрямую из ателье с бульвара Капуцинок, этикетки немного шире, а этикетку я успела разглядеть, когда он нагнулся поднять салфетку.

Салфетку-то, насколько я понимаю, он уронил нарочно, чтобы выяснить наконец вопрос с чулками и не мучиться.

Он говорит о разных разностях, но ничего о себе. И всякий раз теряет нить своего рассказа, когда я задерживаю руку у себя на шее. Он спрашивает: « А вы?» - и я тоже ничего не говорю ему о себе.

Когда мы ждем десерта, моя шаловливая ножка прижимается к его ноге.