mmmavro.org | День 24, Демон - [3]

 Открывший ей дверь мужчина сразу же произвел на Антонину Захаровну впечатление чрезвычайно благоприятное.

 Высокий, немолодой уже, серьезный. Одет хоть и по-домашнему, но чисто, аккуратно. Курточка, рубашечка… Сразу видно, не прощелыга какой. А то их много сейчас развелось!.. Только денежки давай! А толку никакого. А это – видно, что человек солидный. Такой врать не будет. Не зря Зойка его посоветовала. Она хоть баба и взбалмошная и со своими закидонами, но зато умница, каких мало. Это уж у нее не отнимешь! У неё вообще не голова, а Дом Советов, как у министра какого-нибудь. Недаром она кандидат наук! В институте даже работала, преподавателем. А туда кого попало не берут.

 В общем, Альберт Игнатьевич Антонине Захаровне сразу понравился, полностью расположил к себе и вообще внушил доверие, почти безграничное. Она как-то сразу ему поверила.

 Удобно устроившись в мягком, покойном кресле, Антонина Захаровна с удовольствием прихлёбывала из какой-то немыслимой красоты и изящества чашечки какой-то немыслимо душистый и ароматный чай. («И что это у Вас только за чай такой вкусный! – не удержалась и похвалила она. – Кажется, никогда в жизни ничего подобного не пила!»), с аппетитом кушала какие-то, никогда не виданные ей доселе, воздушные пирожные, буквально тающие во рту и к тому же совершенно наисвежайшие, будто сейчас только испеченные («И где это Вы только такие пирожные покупаете!?» – не преминула заметить Антонина Захаровна, потянувшись за очередным, третьим или четвертым уже по счету, пирожным), и вела с хозяином степенную, неторопливую, светскую беседу.

 Вернее, говорила-то а основном она, а хозяин всё больше слушал. Слушал да поддакивал. («Так-так!.. Да-а... Очень интересно… Что Вы говорите!..»)

 Антонина Захаровна просто млела от счастья и сияла от удовольствия.. Альберт Игнатьевич нравился ей всё больше и больше. Не так-то часто удаётся найти такого благодарного собеседника.

 Как внимательно слушает!.. Каждое слово на лету ловит! И ведь не перебил ни разу!.. Вот что значит воспитанный человек! Культурный. Не то, что нынешние. Молодежь особенно! Никакого такта. Никакого уважения к старшим. Один ветер в голове. Только ему что-то рассказывать начнёшь, как он, глядишь, фыр-р-р!.. – и убежал уже. Как оглашенный, прости Господи! «Некогда мне!» А чего «некогда»? Как будто и впрямь невесть какое важное дело делает!.. Нет, ты сядь спокойно, поговори… А то на-ка!..

 – Так, значит, когда Вы, говорите, этот предмет нашли, Антонина Захаровна? – вежливо поинтересовался Альберт Игнатьевич, выслушав предварительно в мельчайших подробностях историю практически всей жизни сидевший рядом с ним пожилой женщины («Расскажите мне немного о себе», – неосмотрительно предложил он ей в самом начале беседы, разливая по чашечкам чай). – И где он, кстати? Вы его принесли с собой?

 – Да-да! – спохватилась Антонина Захаровна. Она за всеми этими чаепитиями и разговорами уже почти и забыла, зачем вообще сюда пришла. – Вот она, - порывшись в сумочке, протянула она статуэтку своему собеседнику. Тот осторожно взял её в руки и стал внимательно рассматривать, в то время как Антонина Захаровна упоённо, взахлёб живописала в деталях, как эта статуэтка к ней попала. («Внук подбегает и говорит: "Баба!.." … А я смотрю!.. И с тех пор!..»)

 – Н-да… Очень интересно!.. Очень! – наконец поднял глаза Альберт Игнатьевич.

 Антонина Захаровна осеклась. Ей вдруг стало как-то не по себе. Жутко как-то. Такой у мужчины был странный взгляд. Тяжелый какой-то, ледяной. И совершенно пустой. Как будто на Антонину Захаровну смотрел вообще не человек, а кто-то иной. Колдун. Злой дух. Сам дьявол!

 – Свят-свят-свят! – испуганно зашептала женщина и мелко закрестилась, даже не понимая толком, что делает.

 Альберт Игнатьевич усмехнулся. Потом, не отрывая взгляда от насмерть перепуганной Антонины Захаровны, небрежно махнул рукой.

 В ту же секунду рядом с ним возникла еще одна фигура. Антонина Захаровна охнула, раскрыла рот и схватилась за сердце. Но уже в следующее мгновенье она напрочь забыла и про сердце, и про всё остальное. Она вдруг узнала стоящего рядом с креслом человека.

 – Ты?… – только и смогла потрясенно вымолвить она. Она сразу всё вспомнила. Всё!

 И безумные ночи, и сказочные дни, и счастье, счастье без конца! ослепительное, яркое и чистое. Чистое, как слеза, как бриллиант, как утренний снег зимой, как родниковая вода! Не замутнённое ничем. Ни скукой, ни усталостью, ни разочарованием. Резкое и обжигающее, как удар хлыста, и одновременно обволакивающее, мягкое и податливое, как тончайший шёлк, как пух, как бархат.

 Когда хочется в одно и тоже время плакать от нежности и смеяться от радости. Когда сердце тает, тает медленно, медленно, как воск; а язычок страсти всё лижет, лижет его, всё яростнее и яростнее!.. и оно не выдерживает и плавится, плавится от нестерпимого жара и наслаждения… И слёзы его всё текут, текут, текут…

 – Ты!?.. – глухо повторила Антонина Захаровна и чуть привстала в кресле. (Господи-боже! Он всё такой же! Такой же молодой и юный! Он ничуть не изменился с тех пор!..) – Но почему?..