Наступила зима. По вечерам Сергей Миловзоров уходил в клуб. Скучища там была ужасная, за исключением двух игорных комнат и бильярдной. Даже семейные вечера не приносили оживления. Дамы усаживались играть в карты, а в общей зале кружились две — три пары. Красноскутские кавалеры не желали танцевать, девицы уныло бродили из комнаты в комнату, как стерляди в трактирном аквариуме, и все вместе ужасно скучали, испытывая какое-то беспричинное озлобление. Миловзоров скучал вместе с другими и шел в клуб только потому, что решительно некуда было деваться по вечерам. И вдруг семейные вечера ожили благодаря появлению в них комиссионеров Квиста и Бликса. Они веселились напропалую, то есть танцевали, ухаживали за своей дамой, а потом ужинали. Получалось что-то необычайное для чопорной провинциальной публики, боявшейся на каждом шагу потерять собственное достоинство. А Квист и Бликс танцевали, правда, не особенно искусно, но зато так весело, что приходили даже присяжные клубные игроки в общую залу, чтобы посмотреть на чудаков. Квист и Бликс удивлялись, в свою очередь, скучающей красноскутской публике, — помилуйте, такой хороший зал, целый оркестр музыки, недурная кухня, — как же тут не веселиться? Потом они так трогательно ухаживали за своей дамой и танцевали с ней поочередно с отчаянным усердием, вызывая еще раз в публике вопрос, который же из них настоящий муж? Больше, — когда один комиссионер уезжал куда-нибудь по делам, в клуб являлся другой и держал себя так, как будто он и есть настоящий муж, которого так напрасно доискивались досужие люди. Благодаря неугомонной веселости Квиста и Бликса семейные вечера вдруг оживились, и другие начали веселиться просто из зависти.
В числе этих других был и Миловзоров. На танцах он познакомился с обоими комиссионерами, которые представили его своей таинственной даме.
— Зоя Егоровна, это наш молодой хозяин, Сергей Иванович Миловзоров.
Зоя Егоровна молча протянула длинную белую руку и посмотрела на молодого хозяина какими-то печальными глазами. Это выражение Миловзоров заметил у нее давно, и оно страшно не соответствовало внешнему веселью комиссионеров. Она веселилась точно по обязанности, по крайней мере ее лицо не принимало участия в этом веселье. Миловзорову теперь она казалась красавицей, конечно, по сравнению с красноскутскими дамами. После одной веселой кадрили-монстр он предложил ей руку, чтобы пройтись по залам.
— Благодарю вас… — как-то деревянно ответила она, подавая свою руку.
Они шли несколько времени молча.
— Извините — нескромный вопрос, Зоя Егоровна, — заговорил Миловзоров, задерживая шаги: — у вас такой грустный вид…
Она остановилась и с удивлением посмотрела на него.
— Разве это так заметно? — проговорила она и чуть покраснела.
— Да, то есть мне так кажется. Вероятно, вы очень скучаете?..
— О, нет, мне некогда скучать… нисколько…
Она говорила с иностранным акцентом и очень мило картавила, что особенно нравилось Миловзорову. Он тоже ей нравился — плечистый, с окладистой русой бородой и таким добродушным русским лицом. Из таких добродушных увальней выходят прекрасные мужья.
— Почему вы сделали такой вопрос? — обратилась она к нему после длинной паузы и опять посмотрела своими печальными глазами.
— А так. Право, не знаю, я думал, что вы больны.
— О, нет, я здорова.
Это внимание ее тронуло. Совершенно чужой, незнакомый человек, а между тем интересуется ее здоровьем.
За первым разговором последовал ряд других. Обыкновенно встречались в клубе. Зоя Егоровна по привычке сама искала глазами своего кавалера и улыбалась ему издали. Ей делалось как-то легче, когда он был около нее, тут, рядом. Это было то чувство хорошей дружбы, которое так редко встречается и которое, вероятно, поэтому так ценится женщинами. Вместе с тем Миловзоров заметил, что Зоя Егоровна вечно настороже, как дрессированная цирковая лошадь. Она знала даже шаги своих комиссионеров и повиновалась каждому их взгляду беспрекословно. Ей иногда хотелось подольше остаться в клубе, но один взгляд Квиста или Бликса мгновенно возвращал ее к ее обязанностям.
Раз Миловзоров спросил с добродушной откровенностью настоящего провинциала:
— Зоя Егоровна, скажите, пожалуйста, как ваша фамилия?
— M-me Квист, Бликм и Ко, — ответила она с улыбкой. Потом она чуть заметно вздохнула и прибавила:
— Представьте, Сергей Иваныч, вы — попович, и я — поповна. Да, настоящая поповна, только английская. В Россию я попала шестнадцати лет, а теперь мне двадцать пять. Да…
— Вы скучаете о своей Англии?
— И да и нет… Мне как-то обидно думать о своей родине. Впрочем, вы едва ли меня поймете… Это нужно испытать.
