Млечный путь - [122]

— Мы же на разных фронтах были.

— Что же, — вздохнул тот. — Вижу, не хочешь говорить. Но я знаю, родителя моего святым не назовешь. Только почему все молчат? Кого ни спросишь — у всех языки будто на замке... Неужели нельзя понять: он же отец нам! Хотя бы одно доброе слово хочется услышать о человеке... — И ушел парень, опустив голову.

Как ни жаль было его, у Мансура не нашлось для него ни единого слова утешения. Лишь сказал на прощание:

— Устраивайся скорее на работу. Лучшего лекарства не найдешь...

Знал он сына Зиганши мало. Слышал только, что работал он где-то на заводе, в пьяной драке изувечил кого-то и отсидел два года в тюрьме. Но и потом не взялся за ум, вторично был осужден за воровство, кажется, на семь лет. Теперь-то, судя по разговору, поумнел малость, не лезет на рожон. Хоть и пробилась в волосах седина — молодой еще, должно быть, чуть больше тридцати мужику. Вся жизнь впереди, и, может, найдет еще свою дорогу, человеком станет. Из этого соображения Мансур и не захотел огорчать его правдой о непутевом отце...

Было уже светло, когда поезд остановился на Казанском вокзале. Подхватив легкий чемоданчик, Мансур вышел на перрон и нырнул в метро, в людской водоворот. Едва сбросив груз воспоминаний, всю дорогу давивший на усталые плечи, он спешил навстречу новым неведомым переживаниям. Что-то ждет его? Какое событие или страшный случай на службе Анвара заставили Алию вызывать свекра телеграммой в Москву?

Сын и сноха — люди образованные, современные. Живут в столице, куда стекаются все заботы мира. И если у таких людей появилась нужда в совете и помощи отца, живущего, как иронизирует Анвар, святым отшельником в диких горах, то Мансур сделает все, что в его силах. И командиров сына возьмет в оборот, и повыше пойдет, коль понадобится. Не даст он детей в обиду, защитит от беды. Он должен...

Последняя страница

Короткая летняя ночь была на исходе. Гасли одна за другой звезды. Все шире разливалась розово-голубая краска по аспидному небу, все слабее серебрился, превращаясь в белесый туман, Млечный Путь. Тишина кругом. Волшебная пора рождения нового дня...

На взметнувшейся над Голубым Озером скале сидели два человека. Мерцая затухающими искрами, догорал разведенный в каменном ложе костер, и отсветы огня играли на лицах собеседников. Судя по всему, ночь они провели без сна, но разговор журчал, не иссякая, воспоминания нанизывались, как зерна четок, одно к другому.

...Через неделю после возвращения Мансура из Москвы к нему приехал в гости Орлов. Долгие годы они изредка писали друг другу письма, посылали поздравительные открытки к праздникам, но ни Мансур не смог поехать к Орлову, ни Орлов так и не выбрался из своего Гнездова, хотя почти в каждом письме предупреждал, что вот наконец-то в этом году, кажется, выпадет дорога.

Жизнь у него тоже сладилась нелегкая. Сначала водил поезда, потом, когда силы поубавились да глаза поослабли, стал мастером в депо. Но и выслужив пенсию, он не сразу ушел на покой. Ушел бы, конечно, однако надо было ставить на ноги двух сыновей и дочь, выхаживать больную жену, вот и пришлось ему тянуть лямку до шестидесяти трех лет. Только в прошлом году Геннадий Петрович оставил работу и наконец осуществил давнюю свою мечту — приехал в Башкирию.

Целыми днями он бродил по ближним аулам или вместе с Мансуром ходил по лесу, а ночи они коротали у костра.

Нынче двое друзей проводили последнюю ночь, а разговорам, казалось, не будет конца. Стоило одному вспомнить какой-либо случай, поучительную историю, другой тут же подхватывал и начинал рассказывать что-то похожее из своей жизни. И текла беседа, складываясь из страничек воспоминаний в тревожную книгу пережитых невзгод, радостей и сомнений.

— Да, дорогой Мансур, — говорил Орлов, — выпало на нашу долю много чего — и хорошего, и худого...

— Худого побольше, — перебил его Мансур.

— Согласен. Но ведь время не выберешь для себя. Честно говоря, в тяжелое время жили, недоброе... Вот я — в шестнадцать лет пошел учеником машиниста, потом стал помощником. Только собирался самостоятельно водить поезда, война началась. А позже, когда сломали войну? Говорю же, врагу не пожелаешь того, что досталось нам. И голод, и холод, и работа до кровавых мозолей... Но ведь надо было, дорогой Мансур! Кто бы поставил нашу жизнь на рельсы, если бы не мы сами? Так незаметно и пролетели годы.

— Что, уже в старики записался? — пошутил Мансур, чтобы отвлечь его от невеселых мыслей. — Выглядишь-то молодцом еще.

Этим он решил чуточку польстить Орлову, хотя назвать его стариком впрямь было еще рано. Походка твердая, седина очень шла ему, и для человека, разменявшего седьмой десяток, он был довольно моложав и крепок. Новый, еще не обмятый костюм из серого с металлическим блеском материала ладно облегал крупную фигуру. Настораживало лишь, что временами, словно невзначай, рука нашаривала в кармане маленький цилиндрик с таблетками валидола.

— Работа у нас, у железнодорожников, такая, держит в форме, не дает распускаться. Порядок там, милый мой, строгий, — солидно покашливая, говорил Орлов.

— Будто другую работу можно делать спустя рукава... — усмехнулся Мансур.