Миттельшпиль - [49]

- Нам нужно все, - жестко сказал Коуэн. - Все с самого начала.

Глава 8. Джермантаун. Суббота, 27 декабря 1980 года.

С помощью своего “Никона” со 135-миллиметровыми линзами Натали Престон пыталась запечатлеть противоречия умирающего города: кирпичные одноквартирные и каменные дома, банк, зажатый с двух сторон постройками XVIII столетия, антикварные магазины, забитые сломанной рухлядью, лавки Армии Спасения с поношенными вещами, пустые стоянки, заваленные мусором, грязные улочки и аллеи. Натали зарядила свой “Никон” черно-белой пленкой “+Х”, не заботясь о ее зернистости, и ставила длинные неторопливые экспозиции, чтобы было видно все до малейшей трещинки в стене. Но никаких следов Мелани Фуллер нигде не было.

Тогда она набралась мужества и зарядила свою “ламу” тридцать второго калибра. Теперь револьвер лежал на дне ее большой сумки под вторым картонным дном, заваленным ворохами пленки и крышечками от линз.

Днем квартал выглядел не столь отталкивающе. Накануне вечером, после того как самолет приземлился в темноте, Натали, ощущая полную растерянность, позволила своему соседу, назвавшемуся Енсеном Лугаром, отвезти ее в Джермантаун. Тот сказал, что это ему по пути. Его серый “Мерседес” стоял на долгосрочной стоянке. Сначала Натали обрадовалась, что приняла это приглашение: путь был долгим - по оживленному шоссе, через двухуровневый мост, в самый центр Филадельфии и за ее пределы, снова через автомобильную развязку, по скоростной автостраде и еще раз через реку (а может, это была уже другая река) и наконец по улице Джермантаун, широкому, вымощенному кирпичом проспекту, петлявшему между темных лачуг и пустых магазинов. К тому времени, когда они добрались до центра города и уже приближались к гостинице, в которой Лугар посоветовал ей остановиться, Натали не сомневалась, что вот-вот последует предложение: “Что, если я поднимусь к вам на минутку?” или “Я бы хотел показать вам свой дом. Он чуть дальше”. Но скорее всего первое; у него не было обручального кольца, однако это ничего не значило. Единственное, что понимала Натали, так это то, что сейчас последует неизбежное предложение и ее неловкий отказ.

Она ошиблась. Он высадил ее перед старой гостиницей, помог с сумками, пожелал удачи и отбыл. У нее мелькнуло подозрение, что он голубой.

Без нескольких минут одиннадцать Натали позвонила в Чарлстон и оставила свой номер телефона и номер комнаты на автоответчике Роба. Она надеялась, что он позвонит в начале двенадцатого, возможно, настаивая на том, чтобы она вернулась в Сент-Луис, но он не позвонил. Разочарованная, ощущая какую-то странную обиду и изо всех сил сопротивляясь желанию лечь и заснуть, она еще раз позвонила в Чарлстон в половине двенадцатого, используя устройство, которое ей одолжил Роб, но на пленке ничего не было, кроме двух ее звонков. Недоумевая и подсознательно испытывая некоторый страх, она легла спать.

При дневном свете все казалось более обнадеживающим. Хотя от Джентри так и не поступило никаких сообщений, она позвонила в “Филадельфийский обозреватель” и, упомянув имя своего чикагского издателя, смогла получить некоторые сведения от редактора газеты. Подробности преступления все еще оставались покрыты мраком, очевидным было лишь одно - четверо членов банды были обезглавлены. Штаб Братства Кирпичного завода располагался в городской расчетной палате на улице Брингхерст, всего в миле с небольшим от гостиницы Натали на улице Челтен. Натали нашла телефон расчетной палаты, позвонила и назвалась репортером из “Сан-Тайме”. Священник по имени Билл Вудз назначил ей встречу на три часа и пообещал уделить пятнадцать минут.

Весь день Натали занималась осмотром Джермантауна, все дальше и дальше углубляясь по унылым улицам и запечатлевая их на пленку. Это место, как ни удивительно, обладало странной притягательностью. К северу и западу от Челтон-стрит высились большие старые дома, хотя и заселенные несколькими семьями, но все же сохранявшие намек на зажиточность их обитателей, к востоку же от Брингхерст-стрит тянулись ряды полусгоревших двухквартирных домов, заброшенных машин. Повсюду царила атмосфера безнадежности.

Солнца не было, однако за Натали следовала целая толпа хихикающих ребятишек, канючивших, чтобы она их сфотографировала. Натали не возражала. Над головой прогремел поезд, из раскрытой двери за полквартала от них раздался женский крик, и ребятишки рассеялись, как листья, унесенные ветром.

Посланий от Роба не было ни в десять, ни в двенадцать, ни в два. Натали решила, что надо дождаться одиннадцати вечера.

В три часа дня она постучала в дверь большого дома в стиле 1920 годов, высившегося среди груд булыжника, закопченных многоквартирных домов и фабричных складов. Перила на крыльце были выломаны, окна на третьем этаже забиты досками, но кто-то потрудился недавно покрасить дом дешевой желтой краской, отчего он выглядел так, будто болен желтухой.

Преподобный Билл Вудз, неуклюжий белый человек, усадил ее на стул в захламленном кабинете на первом этаже и стал жаловаться на недостаток финансирования, бюрократические препоны для осуществления такого проекта, как создание общинного дома, и слабую помощь со стороны молодежи и общины в целом. Слово “банда” он не употреблял. Краем глаза Натали видела, как по коридорам ходят молодые негры, со второго этажа и из подвала доносились выкрики и раскаты смеха.