Мистика - [158]

Он не мог поехать на машине, поскольку пришлось бы загрузить маршрут поездки в автомобильный компьютер и он был бы зарегистрирован в инфо-мире. В подвале у него все еще валялся последний из велосипедов, на которых он катался в детстве. Его отец, умерший еще до его рождения, был рассыльным велосипедистом, и у него возникло ощущение, что, колеся по тропинкам или дорогам, он как бы посылает сигнал «Я здесь». Туда направился Джером, отдавая на свой собственный манер дань человеку, которого никогда не знал.

Он составил в уме маршрут, петляющий мимо горячих точек, с несколькими хитрыми поворотами, чтобы запутать след и отделаться от любого, кто, возможно, последует за ним.

Прежде чем выйти на Аппер-стрит, он снял наушник и оставил его на столе у двери. Потом проверил, нет ли на нем других приспособлений со знаком инфо-мира.

Это было похоже на то, как если бы научившегося летать заставили снова ходить. Но в существовании без крыльев был свой смысл.

Он поехал по улице. Все оставшиеся в живых лондонские собаки выли. Ему припомнилось выражение из начала века, которое любил Нил: жизнь есть жизнь.

Она ждала его перед отелем, волосы сияли на солнце, не страшась его лучей. Сердце его упало, и он разом продрог.

— Жизнь есть жизнь, — едва ли не извиняясь, сказала она.

Сегодня она была без шляпы, плаща и очков. Да это же почти наряд доктора Тени, сообразил он.

— За вами следили живые люди, а не только поисковые машины.

— Значит, вы знали, когда просили меня отыскать адрес…

— Мы просто хотели посмотреть, вписываетесь ли вы в общий рисунок. Мы уже сталкивались с несколькими людьми вроде вас. Почти генеалогическое древо. Мы научились разбираться в вас. Вы подпитывались от нас.

— Вы не Женевьева?

Она покачала головой:

— Нет. Конечно, нет. Хотя я похожа на нее. Она не была ни моим отцом, ни матерью, но оставила в моей матери частицу себя, что-то, что сделало меня такой.

— Вы говорите о себе в единственном числе.

— О да. Я Мимси.

Он был прав. Слишком поздно.

— Но мы — это Семь Звезд.

— Женевьева здесь?

— Да. Она внутри. Наверху.

Он повернулся, чтобы идти в отель.

— Кстати, — сказала Мимси, — остерегайтесь собак.

Из отеля доносились завывания всех лондонских собак разом. На ступенях валялось наполовину зажатое вращающейся дверью тело в шлеме и изодранном защитном костюме.

Воспользовавшись боковой дверью, он вошел в фойе и обнаружил остальных членов бригады по усыплению, вперемешку с собаками, живыми и мертвыми. Он схватил стреляющий шприц и увидел, что тот разряжен. Мимси следовала за ним. В помещении она продолжала сиять. Красный огонь, горящий у нее в груди, пробивался сквозь просвечивающую плоть и тонкую материю. Сверкали пятнышки звезд, твердые вкрапления на фоне более мягкого света. На нее было трудно смотреть.

Собаки не обратили внимания на нее, но кинулись на него.

Они были слишком поглощены собственной болью, чтобы сосредоточиться на нападении, но все же, пробиваясь по парадной лестнице, он получил слишком много щипков и укусов.

Он отшвыривал собак прочь.

На площадке второго этажа на него зарычал гигантский ротвейлер, специально увеличенный миньон для охраны. У него были стальные зубы, возможно, ядовитые. На его выпуклом лбу выступили жилы. Обезумевшие, налитые кровью глаза превратились в желе.

Он напрягся, ожидая последней атаки.

Что-то взорвалось внутри собачьего черепа. Из его глазниц потекла жидкая серая кашица. Пес упал, как снятая с ниток марионетка.

Джером почти мог слышать этот убийственный звук. Кости его черепа со скрипом терлись друг о друга. От давления закладывало уши, болели барабанные перепонки. Вся голова была налита болью, пульсирующей под скулами, вокруг глаз, в основании черепа.

Собаки кидались к нему и падали. Черепа взрывались, словно бомбы, разбрызгивая кровь и мозги по выцветшим обоям в цветочек.

Он уцепился за перила и дотащился до следующей площадки. Мимси рядом с ним перепрыгивала через ступеньки, происходящее никак ее не затронуло. Ее глаза были такими же красными экранами, как у мумии. То воплощение было ближе всего к ней.

— Это только первая из них, — сказала она ему. — Из новых казней. Это проклятие собак.

Дверь в номер была открыта. На пороге лежал мертвый человек. На нем был черный комбинезон, а на лбу — знак Семи Звезд. Ему разорвало горло какое-то животное, несколько более разборчивое, чем собаки. Точными укусами у него были перегрызены вены.

— Один из моих, — признала Мимси. — Старушка все еще способна укусить.

Он пытался уравнять давление внутри головы, открывая рот и заставляя себя отчаянно зевать. Это помогало лишь на миг.

— Не беспокойтесь, — сказала Мимси. — Казнь скоро окончится.

Она подняла пускающего пузыри пекинеса и легонько хлопнула его по подбородку. Череп маленькой собачки пульсировал, будто яйцо, из которого вот-вот вылупится цыпленок. Она отвернула его мордой от себя, и собачьи глаза выстрелили гейзерами жидких мозгов.

— Фу, — сказала она, отбрасывая мертвое существо.

Он переступил через человеческое тело.

На кровати, занавешенной пологом на четырех столбиках, лежала изменившаяся сестра-близнец Мимси. Это была настоящая Женевьева, выгнувшаяся дугой, будто натянутый лук, когтистые пальцы на руках и ногах впились в разорванные простыни. Она металась из стороны в сторону, взмахивая длинными волосами. Ее окровавленный рот был полон длинных острых зубов. Глаза ее были красными, но не похожими на светодиоды.