Мистические настроения в литературе иностранной и y нас - [3]

Когда отъ этой картины здороваго, мощнаго, полной грудью дышащаго общественнаго организма, вернемся на континентъ Европы, первое, что привлекаетъ вниманіе, это французская «Камчатка» – зрѣлище, даже и не y олимпійцевъ способное выжать лишь «смѣхъ несказанный». A на фонѣ ея вырисовывается печально-запуганный Метерлинкъ, этотъ выразитель «тайнъ души» современнаго французскаго буржуа, который живетъ въ постоянгомъ трепетѣ смерти. Въ дни своей молодости этотъ буржуа отличался скептицизмомъ, жилъ шутя и умиралъ шутя, при случаѣ, даже съ большимъ достоинствомъ. Въ періодъ зрѣлости онъ ударился въ натурализмъ и пожилъ, что называется, въ полное свое удовольствіе. Теперь же старый грѣшникъ блѣднѣетъ при мысли о смерти, сталъ ханжей, проповѣдуетъ возвратъ къ католицизму и папскому престолу, y подножія котораго онъ не прочь пройтись слегка по части разныхъ liaison dangereuses. Въ литературѣ современной Франціи, какъ въ зеркалѣ, отразилось все ничтожество буржуазной, мѣщанской жизни, съ ея низменными стремленіями, ограниченнымъ самодовольствомъ и непрестаннымъ страхомъ за свое драгоцѣнное существованіе, которое въ глазахъ буржуа есть центръ міра. Можно сказать, что это – инивидуализмъ, дошедшій до своего отрицанія.

Въ Германіи струя мистицизма и символизма сталкивается съ яркимъ и свѣжимъ талантомъ Гергардта Гауптмана, самаго молодого и самаго талантливаго изъ писателей молодой Германіи. Онъ какъ бы является представителемъ новаго поколѣнія объединенной Германіи,– поколѣнія, выросшаго въ суровыхъ условіяхъ политики крови и желѣза, въ тискахъ милитаризма и усилившагося, послѣ войны, капитализма. Это поколѣніе прошло суровую школу, изъ которой вынесло сильную, закаленную душу борца, что отражается въ каждомъ произведеніи Гауптмана. Что такое его «Ганнеле»,– съ которой ваши читатели знакомы – какъ не открытый вызовъ, брошенный современному общественному строю? Или его «Одниокіе люди» (см. іюль «Сѣв. Вѣст.»), предпочитающіе смерть гнету семейнаго лицемѣрія? Наконецъ, въ «Ткачахъ» онъ ставитъ ребромъ рабочій вопросъ, такъ обострившійся въ Германіи ва послѣднее двадцатипятилѣтіе. Гауптманъ ставитъ вопросы въ самой простой, до осязательности конкретной формѣ, какъ того и требуетъ современная жизнь. Въ сущности, мы меньше всего нуж-даемся въ построеніи новыхъ идеологическихъ формъ, въ новыхъ общественныхъ и личныхъ идеалахъ. Ихъ болѣе, чѣмъ достаточно, и изслѣдованы они до послѣднихъ логическихъ выводовъ. Быть можетъ, наше время – скорѣе время осуществленія идей и мечтаній, вдохновлявшихъ великія сердца нашихъ отцовъ? И та смутная тревога, которая овладѣваетъ даже наиболѣе сильными умами и стойкими душами, a слабыхъ толкаетъ къ мистицизму и символизму,– не есть-ли она одно изъ тѣхъ знаменій, которыя предшествуютъ великимъ событіямъ, какъ говоритъ Ламмене? И, быть можетъ, наступающій годъ несетъ намъ, въ складкахъ своего таинственнаго покрывала, разгадку не одного изъ жгучихъ вопросовъ, завѣщанныхъ ему печально сходящимъ со сцены предшественникомъ?..

Переходя къ родной литературѣ, мы бы затруднились назвать особенно выдающіяся творенія. Истекшій годъ отличался большой плодовитостью, и книжный и журнальный рынокъ не оскудѣвалъ товаромъ. Разнаго качества былъ послѣдній, но есть одно, подавлявшее всѣ остальныя,– посредственность, шаблонъ, какъ y фабричныхъ издѣлій, вышедшихъ изъ-подъ одной и той же штампы. И если литература, какъ можно думать, служитъ выразительницей извѣстныхъ настроеній, то главная, характернѣйшая черта ихъ – неопредѣленность. Въ нѣкоторыхъ моряхъ довольно часто наблюдается явленіе, когда при полномъ безвѣтріи начинается странное волненіе, въ видѣ мелкихъ, короткихъ волнъ, бѣгущихъ безъ опредѣленнаго направленія, сталкивающихся и расходящихоя въ суетливомъ безпорядкѣ. У моряковъ для этого явленія есть особое названіе – мертвая зыбь. Плохо кораблю, который, не обладая сильной машиной, попадетъ въ эту толчею, не дающую ему двигаться впередъ и въ то же время сильно расшатывающую его корпусъ. Такую же мертвую зыбь напоминаютъ литературныя теченія минувшаго года, своей безпорядочностью, неопредѣленностью, минорностью тона и мелочностью интересовъ. «Смѣшиця по Русѣ пошла» – говоритъ одно изъ дѣйствующихъ лицъ въ разсказѣ г. Короленко «Рѣка играетъ». «Давно ужъ это, не со вчерашняго дня», успокоительно отвѣчаетъ ему другой. Эти немудреныя замѣчанія вполнѣ примѣнимы и къ нашей литературѣ, въ которой «смѣшиця» составляетъ наиболѣе характерное явленіе за прошлый годъ.

Добромъ помянуть его не за что, a лихомъ – не стоитъ того. «Vorbei und reines Nichte, volkommnee Einerlei» {«Что прошло – все равно, какъ будто и не было».}, говоритъ Мефистофель, и такъ какъ живемъ мы не ради прошлаго, a во имя буцущаго, то хотя бы «трудъ и горе» сулило намъ «грядущаго волнуемое море»,– будемъ продожать нашу работу, утѣшаясь французской поговоркой: «дѣлай каждый свое дѣло, a что изъ сего воспослѣдуетъ – предоставимъ Богу».

Плохое утѣшеніе, могутъ замѣтить. Кто знаетъ лучшее – пусть скажетъ.

Январь 1896 г.

Годы перелома (1895–1906). Сборникъ критическихъ статей.