Мистические культы Средневековья и Ренессанса - [106]
Впрочем, мы не должны никак дискутировать о движущих причинах, руководивших двумя великими противниками ордена Храма. Высший интерес общества и цивилизации здесь отодвинут в тень и на задний план вторичных вопросов, относящихся к ведению обиды и алчности. Нам достаточно увидеть, что даже за пределом преступлений, разоблаченных предварительным следствием, очевидными, оглашенными и достоверными фактами, против ордена Храма возникли уже прежде всех его преследований сильные подозрения в религиозной недисциплинированности, неисполнении установленных орденских правил, безразличии к христианской вере и даже в ереси.
Безусловно, король Франции не имел права судить рыцарей; согласно юриспруденции времени это прерогатива принадлежала только церковным трибуналам: он мог лишь отменить или ограничить их привилегии и потребовать у иерархии упразднить орден или присоединить его к другой ассоциации[942]. Но нельзя забывать, что если великий инквизитор Парижа на следствии 1307 года показал себя неправедным и жестоким, и если надзиравшие за процессом и стимулировавшие его мировые судьи подвергли тамплиеров чудовищным истязаниям, пускай и разрешенным правительственными законами, то это вовсе не исходило от папских комиссаров, имевших миссию исполнения следственных действий против ордена в целом, но никак не против его членов по отдельности[943].
Истязания и пытки, о чем обвиняемые принесли жалобу в комиссию, являлись либо предшествующими ее созыву, либо были фактом провинциальных соборов, действовавших одновременно с ней, но никак не в том же духе и не с той же целью. Сама свобода, негодующая энергия, с которой несчастные узники жаловались об этих истязаниях, ясно доказывает, что они видели в ней прибежище, но не судью, заранее приобретенного в обвинении.
Впрочем, пытки не были приняты английским законодательством; они не исполнялись ни на Сицилии, ни в Бриндизи, ни в Равенне, ни в Пизе. Значит, признания, сделанные Тамплиерами, находившимися в этих разных странах, одинаково хорошо собранные понтификальной комиссией, согласуются в главных пунктах с признаниями, вырванными у рыцарей, истязаемых судьями, продавшимися Филиппу Красивому. Больше того, именно здесь факт, достойный быть отмеченным: показания, достигнутые папской комиссией 1309-1310 гг. со столькими предосторожностями, что и медлительный мудрец, являются более значимыми, нежели очень короткие признания, однообразные и малосодержательные, собранные в 1307 году инквизитором и людьми короля[944]. Взяв заголовок II-го тома второго судебного процесса, господин Мишле, возвращаясь с отличающей его добросовестностью к гипотезам, изложенным им в своей Истории Франции, сделал по данному пункту наблюдение, которое важно здесь отразить: «Достаточно отметить, – говорит он, – в протоколах, публикуемых нами, что опровержения почти все тождественны, как если бы они были продиктованы в соответствии с условной формулой; и, наоборот, признания все разнообразные, отличающиеся по отдельным обстоятельствам, зачастую очень наивным, которые им придают особый характер правдоподобия. Противоположное имело бы место, если бы признания были продиктованы или вырваны под пыткой: они являлись бы почти одинаковыми, и различие заключалось бы скорее в опровержениях».
Основными обвинениями, изложенными в статьях, сформулированных Римской курией, были:
Посвящение, сопровождаемое оскорблением креста, отречением от Христа и кощунственными поцелуями;
Поклонение идолу, рассматриваемому как образ истинного Бога, единого, в которого и должно верить;
Опущение освященных слов мессы;
Право, присвоенное мирскими начальниками, давать отпущение грехов;
Дозволение противоестественного преступления.
Признания, касающиеся этих основных обвинений, разве не несут на себе общего характера, с помощью которого должно рассматривать факты, показанные осуществляемыми в ордене в целом, или, по крайней мере, его главными руководителями, будучи результатом одного устава, официального или секретного статута? Таковым является первый вопрос, который мы желаем изучить. По правде сказать, наиболее темный и затруднительный в этой темной и сложной теме, и мы молимся, прежде всего, чтобы не промахнуться в нашей мысли, давая ему более широкое толкование, чем он содержит в действительности. Мы не сумеем установить, придавался ли орден целиком секретному отступлению от своей веры и нарушению своих клятв, ни даже то, предлагал ли предписанный им устав совершать это нарушение при приеме всех своих членов. Мы только попытаемся показать, что подобный устав существовал – сильный, единообразный, всегда один и тот же, несмотря на различие времени и места, пробивший брешь, насколько смог, в официальном статуте: следовательно, данный устав был согласован среди определенного числа влиятельных руководителей и распространен ими и их последователями. Это тот самый устав, природу и дух которого мы хотим определить после того, как предварительно установим его существование.
II. Имел ли орден Храма секретные статуты?
Если мы обратимся к статутам ордена Храма, тем, которые к нам пришли, то, разумеется, в них не раскроется ничего того, что утверждает странные и кощунственные практики, разоблаченные в ходе расследования
