Мистические истории - [4]

Она брела по улице, то останавливаясь, то нехотя шла дальше. Надолго застряла у стеклянной витрины. Красивая женщина с изумительной фигурой и погасшим лицом смотрела на нее из чисто вымытого блестящего стекла, и в нем отражались проходящие за ее спиной люди. Многие задерживались и смотрели на застывшую женщину необыкновенной красоты, что-то шепчущую горестно и безнадежно…

Пересадка

Тяжелее всего было примириться с мыслью, что его нет нигде . Пусть бы он был хоть где-нибудь, пусть без нее, где-то в другом месте, в другом городе, в другой стране, где-нибудь там, откуда все же мог вернуться. Хотя бы через год или через годы, неважно, главное – когда-нибудь. Тогда можно было бы мечтать, жить в ожидании и надежде, что эта встреча обязательно случится, и она увидит его дорогое, единственное и совершенно удивительное лицо. Ни у кого на свете не могло быть такого лица, таких бровей, прочерченных через весь лоб и смыкающихся двумя пушистыми ершиками на переносице… такие смешные брови… и очень черные короткие волосы, торчащие густой щеткой надо лбом, и длинный, с четкой горбинкой нос, обещавший к старости, как смеясь, предрекала ему она, дорасти до самого рта. Губы… разве могли быть у других такие губы, умеющие целовать так, что хочется немедленно отыскать любой подходящий уголок, где никого нет… А глаза… у него были особенные глаза. Удлиненные почти до висков и иссиня-черные как спелые оливки, жадные и какие-то стремительные, будто он хотел охватить ими сразу весь мир, все увидеть, быстро рассмотреть и опять вернуться к ней, чтобы утопить ее в своей сине-черной страстности…

Было от чего терять голову и как сладостно иногда совсем ее терять. Конечно, он не был красавцем. Не очень высок, не идеально строен. Но на него почему-то оглядывались женщины, и она ревновала. И кто встречал его хоть однажды, запоминал навсегда, такое лицо у него было притягивающее, такой взгляд. Но нет больше этого лица. Его похоронили и даже не позволили посмотреть в последний раз. Сказали: нельзя. Спеленутого с головой в белый саван, Гая, под молитвенные песнопения, опустили вниз, в серую бетонную коробку, быстро закидали землей, обхлопали лопатами продолговатый холмик и снова прочитали нараспев молитву. Положили в изголовье камешки. Много камешков – людей было много. И каждый вдавливал свой камешек в свежую рассыпчатую, смешанную с песком землю, и Герде казалось, что каждый приговаривал про себя: «Лежи тут. Не вставай». Мол, раз умер, то не суетись. Ведь каждый рад, что не его туда, вниз, опустили и присыпали сверху, очередь, слава Богу, не подошла еще, и каждый втайне надеялся вопреки рассудку – может, и не подойдет… Придет-придет, с непонятным самой злорадством думала Герда, рассматривая опухшими, но бесслезными глазами лица окруживших могилу родственников, знакомых, приятелей и приятельниц. Слез у нее не было с утра похорон, наверное, накануне кончились, слишком много их вылилось, вот и кончились. Ну что они тут стоят, пора бы и разойтись, оставить ее одну, с Гаем. Он никому не нужен был, кроме нее. Даже его родителям. Они не понимали его. Его стремления к независимости, выражавшемся в холодноватой отчужденности. Тем более не понимали его нелюбви к дальним путешествиям, поскольку сами вечно отсутствовали. А уж тем более не понимали его страсть – строить домики. Он строил их всегда, сколько помнил себя. Из картонок, из спичек, из камешков, из всего, что под руку попадалось. Но только не из «Лего» – цветных кирпичиков детского конструктора. Гай рассказывал, что с детства их презирал, потому что готовое . Ему нужно было сделать всё самому, добыть, найти и построить своими руками. Придумать дизайн, подобрать подходящий материал, собрать, склеить, в конце сделать дверь и прикрепить на крышу флажок. Если флажок отсутствует, значит, домик еще не готов, предстоят еще доделки. Готовые домики с разноцветными флажками на крышах стояли в квартире повсюду: на камине, на полках, на подоконниках, на специально сделанном Гаем стеллаже. Когда домиков накапливалось слишком много, Гай укладывал их в большой сундук на террасе, в сундуке он тоже сделал внутри полочки.

Друзья-приятели слегка подсмеивались над странным пристрастием Гая, но с самого начала, как только Гай снял эту небольшую квартиру, и они стали жить вместе, Герда выразила свое восхищение его «строительством», и такое счастье отразилось на лице Гая – его поняли. Странно ей было, что другие не понимали. Просто у Гая никогда не было своего дома. Родители археологи всегда были в разъездах по миру, маленького Гая подкидывали к разным родственникам по очереди и всегда получалось, что надолго. Они будто временами забывали о существовании сына и переезжали, перелетали из одной страны в другую, из одной точки земного шара в другую точку, где-нибудь по пути отправляя денежные чеки на содержание Гая. А однажды, вернувшись из очередного отсутствия и внимательно разглядев своего выросшего сына, уже заканчивавшего школу и готовящегося поступать в университет на математическое отделение, удивились его образованности, начитанности и еще большей замкнутости и не прошедшей страсти к домикам. Откровенно посмеялись и отправились в очередное путешествие. Откуда уже не вернулись. Где-то в египетской пустыне на экспедицию напали грабители и перестреляли всю группу археологов, которые изучали найденные в раскопках очередной гробницы золотые и серебряные изделия.