Мистерия Христа - [5]

И я, Фалес Аргивянин, встал и, оставив Клодия Македонянина у ног Назорея, медленно поклонился Ему и сошёл с террасы. На дороге попалась мне группа молчаливых учеников. И вот — тот, который так грубо встретил меня, отделился от неё и, приблизившись ко мне, сказал:

— Господин! Если я обидел тебя, прости меня.

И я, взглянув, увидел в глубине очей его вражду и непримиримость.

— Нет обиды в душе моей, иудей, — ответил я. — Погаси горящую в очах твоих вражду Любовью твоего Учителя. Мы ещё увидимся с тобою тогда, когда страдание твоё будет больше моего. А пока… о премудрости великой богини Афины Паллады[33] — радуйся, иудей, ибо вот — она, Великая, открыла мне, что между шипами венца Учителя твоего будет и твои шип, шип великого предательства Неизреченного!

Как ужаленный отскочил от меня иудей. Со страхом расступились ученики передо мною, Фалесом Аргивянином, несшим Холод Великого Познания в умершей душе своей. Только один Фома с другим молодым учеником последовали за мною до выхода из сада. Здесь Фома простёрся предо мною, Фалесом Аргивянином, и сказал на языке тайного Знания:

— Великая Мудрость Фиванского Святилища ныне освящена в тебе Светом Неизреченного, Аргивянин. Ей кланяюсь, кормилице моей, ибо вот — мы братья по ней…[34]

Спокойно стоял я, и ко мне прикоснулся молодой ученик, застенчиво улыбаясь.

— Я чувствую твоё Великое Страдание, Аргивянин, и мне жаль тебя. Возьми эту розу из сада Магдалы. Пусть она согреет моей посильной любовью твоё холодное сердце. Не отвергай дара моего, Аргивянин, ибо роза эта сорвана Учителем, и мы оба ученики Его…

Я, взяв розу, поцеловал и, спрятав на груди, ответил:

— За любовь твою даю тебе старый мир мой, ибо его уже нет в душе моей. Он возле меня — возьми его. Мы ещё увидимся с тобою, и я назову тебе место Убежища, дабы ты мог посетить Учителя моего Гераклита, ибо вот — я вижу, что ваши жизни сходятся в одной точке — его, великого глашатая Мудрости Звезды Утренней, и твоя — великий Апостол Неизреченного![35] Но ты ошибаешься: я не ученик твоего Учителя, я не могу быть им, ибо я знаю, кто Он…

И я покинул Палестину.

Прибыв в Тайное убежище, узрел я своего Учителя, который в великом смятении бросился ко мне:

— О, Аргивянин! — воззвал он. — Наши сердца связаны цепями жизни Духа, и вот — что это за холод смерти идёт от тебя? Моя Мудрость не могла проникнуть за круг Великого Учителя, и я ничего не знаю, что было с тобою. Расскажи мне всё, Аргивянин!

И я, став у колонны, неторопливо рассказал ему всё. И вот — я увидел Великого Гераклита, простёршегося у ног моих.

— Привет тебе, Фалес Аргивянин, мудрый ученик мой, сидевший одесную Бога! — возгласил он. — Благодарю тебя за Великий Крест ожидания, принесённый тобою мне от Него, Неизреченного! Да будет Воля Его!

И я, Фалес Аргивянин, покинул без сожаления Учителя, ибо что было в нём мне, носившему Холод Великого Предведения в душе своей?

Я отплыл в Палладу и там, в тиши Святилища Пелиона[36], громко воззвал к Афине Палладе, и она, лучезарная, пришла ко мне, Фалесу Аргивянину, в ночной тиши прохладной рощи, у корней священного платана.

— Я слышала зов мудрого сына Эллады, любезный сердцу моему, — сказала богиня. — Что нужно тебе, Сын Мудрости, от матери твоей?

И я вновь поведал всё, что было со мной. Задумчиво слушала меня Мудрая, и вот — её материнская рука была на холодном челе моём.

— И ты, Аргивянин, пришёл мне сказать, что отрекаешься от меня? — спросила она. — Да будет! Тебе, сидевшему одесную Бога, не место у ног моих. Но, Аргивянин! Кто знает, не встретишь ли ты и моей части там, когда исполнится страшное предвидение твоё? Не сверкнут ли тебе мои очи из-под плотного покрывала иудейской женщины? Кто знает, Аргивянин! Велика холодная мудрость твоя, сын Эллады, но ведь мы, небожители, знаем всё же больше тебя. Ты оставил Клодия у ног Неизреченного? Но почём знаешь ты, что я не сидела у этих ног ранее его, тогда ещё, когда заря жизни не занималась над вашею планетой? Посмотри, Аргивянин, — и Мудрая указала мне на Млечный Путь, — сколько садов Магдалы разбросано по Палестинам Небесным?[37] Почему я не могла быть когда-нибудь скромной Марией в них? Подумай, Аргивянин, времени у тебя хватит, любимый, мудрый сын мой, сын любимой мною Эллады, сидевший одесную Бога! Я принимаю отречение твоё, ибо предвижу ещё более великое отречение, зреющее в сердце твоём. Воистину, ты не можешь не идти за Ним, но никогда не пойдёшь с теми, кто идёт за Ним!

И богиня слегка коснулась рукой розы, данной мне в саду Магдалы, и снова расцвела роза, и воскресшая любовь горячей волной хлынула в грудь мою, но, встретив Холод Великого Предведения, остановилась…

Ушла богиня, и я остался один со своими думами под сенью священного платана. Я порвал связи с Мудростью, порвал связи с богами. Оставалось порвать последнюю связь — связь с человечеством; и я, Фалес Аргивянин, спокойно пошёл к этой последней цели.

И вот я снова пришёл в Палестину. Тут под покрывалом знатного араба я встретил того, кто мудро правил некогда Чёрной Расой[38], и вместе с тем, чьё имя — Молчание, кто поклонился младенцу Иисусу. Он не удивился, что я не отдал ему, Великому, должного поклонения, ибо перед ним раскрыты все тайны. Его взор, спокойно следивший за цепью Манвантар, с участием покоился на мне.