Мистериум - [64]

Локхид поставил вопрос на голосование. Конгрив предпочёл бы отложить этот вопрос до возвращения Демарша. Зачем нарываться на неприятности? Однако поднявшиеся руки решили дело.

∞

Объединённая молодёжная группа баптистов и лютеран, плюс заинтересованные епископалы и католики — всего около семидесяти пяти молодых людей — собрались в следующую субботу в Общественных Садах к востоку от мэрии.

Поскольку электричества всё ещё не было, электрогирлянд никто не принёс — их можно будет добавить позже. Вместо этого были ленты, шары, цветные нити; стеклянные ангелочки, золотые и серебряные веночки; блёстки, мишура и мотки попкорновых цепочек[27]. Падал мягкий утренний снег, и всему нашлось место на разлапистых сосновых ветвях. Преподобный Локхид притащил садовую лестницу, так что даже верхушку большой сосны не обошли вниманием.

Работа продолжалась в течение двух часов, несмотря на холод. Когда последнее украшение оказалось на дереве, пастор Конгрив раздал отпечатанные на ручном мимеографе методистской церкви листки со словами гимнов: «Тихая ночь» и «Придите, верные…»

Посреди первого куплета на противоположной стороне улицы остановилась армейская машина, и из неё вылез единственный солдат. Он стоял, глядя без всякого выражения. Конгрив задумался, понимает ли он цель представления.

Солдат просто смотрел, сложив руки на груди, но не вмешивался. Через улицу от него толпа горожан глазела на наряженное рождественское дерево. Они не обращали внимания на военного и хлопали поющим.

Терри Локхид посмотрел на солдата, потом на Конгрива, словно спрашивая без слов: Стоит ли нам продолжать? Почему нет, подумал Конгрив. Ещё одна песня. Если это какой-то кризис, то они уже давно посреди него. Он кивнул. И к «верным, радостным и торжествующим»[28] воззвали должным образом.

А затем, внезапно, утренняя программа кончилась. Молодёжь удалилась в ресторан Такера выпить горячего молока. Толпа горожан рассеялась. Вскоре в Общественных Садах не осталось никого, кроме солдата, наряженного дерева и падающего снега.

∞

Дерево исчезло в ту же ночь.

Где-то перед рассветом его срубили, забросили в кузов армейского грузовика и сожгли на огне, неугасимо горящем на помойке, устроенной на парковке супермаркета «7-Eleven» на шоссе. Когда наступило утро, от него остался лишь пень — засыпанный снегом бугорок.

Новость разошлась быстро.

∞

Так и не было выяснено, кто был инициатором пикета Молодёжного Клуба. Если бы Брэда Конгрива заставили гадать, он бы указал на плотнотелую девчонку Бурмейстеров, Шельду, которая носила толстенные очки и на воскресных собраниях цитировала Ганди. Это была идея именно того горячечного сорта, которые Шельда время от времени вбивала себе в голову.

Она определённо была в числе двенадцати молодых людей, вставших в пикеты вокруг Общественных Садов, держа в руках картонные транспаранты с надписями типа

Позвольте нам поклоняться Господу так, как мы хотим

или

У Иисуса не было любимчиков!

В этот раз не было пастырского руководства и толпы доброжелательных незнакомцев. Это не было нечто привычное или весёлое. Затея была откровенно опасная. Прохожие, заметив пикет, на мгновение замирали, а потом отворачивались.

Когда прибыли солдаты, Шельда и её одиннадцать соотечественников без сопротивления погрузились в грязно-зелёный армейский фургон. В лучших традициях Ганди они желали быть арестованными. Они спокойно взывали к совести солдат. Солдаты, мрачные, как камни, не произнесли ни слова.

∞

Проблема близости с мужчиной, думала Эвелин Вудвард, состоит в том, что ты узнаёшь его секреты.

Из намёков и умолчаний, из полуподслушанных телефонных звонков, оборванных на полуслове фраз и мельком увиденных на его столе документов она узнала один из секретов Саймеона Демарша — секрет слишком ужасный, чтобы держать его при себе, но которым невозможно ни с кем поделиться.

Секрет того, что должно произойти с Ту-Риверс. Нет. Хуже того. Не будем кривить душой, решила Эвелин. Секрет последнего, что произойдёт с Ту-Риверс.

Это был секрет атомной бомбы. Никто её так не называл, однако она различила слова вроде «нуклеарная» и «мегатонна» в завуалированной дискуссии о том, что дальше делать с городом, раздражающим и невозможным городом Ту-Риверс.

Теперь, когда Саймеон был в отъезде, когда дом пуст, а с затянутого тучами неба беспрестанно падает снег, этот секрет превратился в угнездившуюся внутри неё тяжёлую гирю. Он был словно смертельная болезнь: как бы ты ни старался о ней не думать, мысли всё равно возвращаются к ней.

Её единственным утешением было то, что идея исходила не от Саймеона, и ему она, похоже, очень не нравилась. Он не спорил с ней, когда разговаривал с руководством, но она слышала в его голосе недовольство. А когда он сказал, что ей ничего не грозит, то это прозвучало искренне.  Он заберёт её с собой. Он не будет с ней жить — у него в столице жена и ребёнок — но он найдёт для неё безопасное место. Может быть, они даже продолжат быть любовниками.

Но оставались все остальные. Соседи, Декс Грэм, зеленщик, дети из школы — каждый. Как можно представить себе столько смертей? Если оказаться в Хиросиме перед тем, как упадёт бомба и рассказать всем тем людям, что с ними случится, они попросту не поверили бы — и не потому, что это звучало бы невероятно, а потому, что человеческий разум не может такого вместить.