Мистериум - [45]

Он взглянул на часы и проделал в уме кое-какие вычисления. Решение, к которому он пришёл, было внезапным и не облечённым в слова. Он даже не думал о нём, просто начал двигаться. Он сбежал по лестнице вниз, включил свет в коридоре и отыскал свои сникеры; он зашнуровал их плотно и на всю длину.

Он надел тёплую зимнюю куртку и, уходя, запер за собой дверь.

Его велосипед стоял прислонённым к стене гаража. Руль оказался жутко холодным, и Клиффорд задумался, не стоит ли надеть перчатки. Но возвращаться не было времени. Он уже на маршруте — и расписание очень плотное.

Ветер трепал его волосы, когда он покатил по пустой улице. Ни в одном доме не горел свет. Подшипники велосипеда немного пощёлкали и затихли, а тучи разошлись, словно занавес, открывая взгляду звёздное великолепие.

∞

Самая большая опасность, говорил себе Декс Грэм, в непривычности пустого города. Слишком легко поверить, что ты тут один. И поэтому в безопасности. И утратить бдительность.

Он хотел сказать это Говарду, но они решили не разговаривать без крайней необходимости. Звук их голосов мог кого-нибудь разбудить, а у их экспедиции не должно быть свидетелей.

Проезд позади дома Кантвеллов шёл между рядом покрытых рубероидом гаражей и ломкими остатками огородов. Асфальт был старый и потрескавшийся. Стоящие по сторонам в отдалении дома спали за деревянным сайдингом, двойными дверями и отстающей дранкой. Фонари были редки. В правой руке Декс нёс ломик, сопротивляясь мальчишескому желанию обрушить его на рейки штакетника.

Говард крался следом длинными нервными шагами. Ему хочется поскорее покончить с этим, подумал Декс. Однако, он осторожен; осторожность сейчас — это главное.

Они спустились с холма, держась в самой густой тени, и остановились там, где проезд выходил на Оук-стрит.

Переход через Оук был самой трудной частью, большим вопросительным знаком. Оук-стрит идёт через весь город с запада на восток; когда-то именно по ней ездили грузовики с цементного завода и каменоломен. В прошлом году её расширили и поставили фонарные столбы через каждые десять ярдов. Фонари светили ярким хирургическим светом. Хуже того, Оук пересекалась с каждой торговой улицей, включая Бикон; машина могла появиться из-за любого из углов четырёх кварталов в обоих направлениях без всякого предупреждения. Проезжая часть была асфальтовой пустыней, слишком широкой и гостеприимной, как гильотина. Ветер дул вдоль магистрали леденящим потоком.

— Будем переходить по одному, — прошептал Говард. — С той стороны видно другую половину перекрёстков, — он указал в сторону Бикон в квартале от них, где под порывами холодного ветра дребезжал светофор. — Убедившись, что там всё в порядке, первый махнёт рукой второму, и тот тоже перейдёт.

— Я пойду, — сказал Декс.

— Нет. Первым должен идти я.

Заявление прозвучало очень смело. Декс чувствовал, как важна эта вылазка для Говарда. Говард никогда особо не распространялся о своей персоне, но Декс кое-что узнал о нём тем самым невербальным способом, которым научился понимать детей, заполнявших его класс каждый сентябрь: по жесту и позе, по тому, что они говорят, а что — нет. Говарду вовсе не доставляло удовольствия идти наперекор авторитетам. Декс представлял себе его умным тихим ребёнком, всегда предпочитающим задние парты, который не курит на школьном дворе и не крадёт пакетики с M&M’s в бакалее на углу. Который соблюдает правила и находит в этом повод для гордости.

Совсем не такой, как я, подумал Декс. Мужчина среднего возраста, не владеющий ничем, кроме себя самого, да и это не слишком ценящий.

— Нет, — сказал он, — пойду я.

Говард, казалось, начал формулировать возражение, но Декс дезавуировал его, выскочив на продутую ветром проезжую часть Оук-стрит.

Он что есть сил бросился к противоположной стороне улицы. Когда он оказался на пустой мостовой, немного закружилась голова. Однажды, когда ему было семнадцать и он жил с родителями в Финиксе, он напился на чьей-то вечеринке и пошёл домой только в четыре утра. Поддавшись внезапному порыву, он вышел на середину того, что днём было загруженной пригородной улицей, и уселся, скрестив ноги, на разделительной линии. Царь мироздания. В ту ночь не было других прохожих, не было машин, только сухой воздух и усыпанное звёздами равнодушное небо. Он оставался в этой возвышенной позе лотоса почти пять минут, пока не увидел в отдалении отблеск фар; тогда он поднялся, зевнул и пофланировал дальше, к дому и постели. Сущий пустяк. Но то ощущение сохранилось в его памяти до сих пор.

Его тянуло усесться посередине этой улицы. Дурацкое и безрассудное желание. В то же время она была знакома ему, эта тяга помахать флагом презрения перед носом вселенной, и он полагал, что однажды она его погубит или искалечит — и скорее рано, чем поздно, учитывая текущие обстоятельства. Но именно в моменты, подобные этому, он чувствовал себя подлинно живым и каким-то образом более близким к Абигаль и Дэвиду, сгинувшим в огне пятнадцать лет назад. Возможно, они где-то за одним из этих тёмных углов. Возможно, если он испытает судьбу, судьба доставит его к утраченным жене и сыну.