Мистер Слотер - [82]

— Скажи мне, Питер, — заговорил священник, когда Фейз и Робин стали подавать тарелки на стол. — Я прошел мимо нескольких домов, которые показались мне покинутыми. Есть ли тут люди поблизости?

— У моего брата была там ферма. Когда в девяносто девятом у него умерла жена, упокой Господь ее душу, он взял детей и переехал в Филадельфию. Есть тут дома и постарше, они были пустыми, когда мы сюда приехали. Поселки, знаете ли, возникают и исчезают, исчезают и возникают снова. Но что точно — что земля здесь хорошая. И я надеюсь, что милостью Божией мы недолго будем в этой долине одни. Но пока что ближайшие люди только в Колдерс-Кроссинге, сэр. Миль восемь от нас. Дорога по холмам, но неплохая.

— Я так полагаю, что дорога эта где-то выходит на Филадельфийский большак?

— Да, сэр. Через несколько миль после перевала.

— А до Филадельфии миль двадцать?

— Почти двадцать пять, сэр. Аарон, принеси еще стул. Фейз, вы с Робин сядете на этой стороне, а рядом с Ларк сядет Аарон.

— Филадельфия — цель моего пути. А оттуда я поплыву в Англию, — сказал проповедник. Фейз поставила блюдо с ветчиной на середину стола, а рядом — нож с роговой ручкой, острый, чтобы прорезать горелую корку. — И еще одно, если позволите. Там, у вас в сарае. Найдется ли у вас лошадь, на которой я бы доехал до Колдерс-Кроссинга? Как я уже сказал, эти ботинки…

— Преподобный, у нас есть фургон! — ответила Фейз, ставя на стол миску печеных яблок и садясь рядом с Робин. — Для нас честью будет запрячь лошадей и довезти вас туда.

— Восхитительно, — сказал Бертон. — Вот истинный ответ на молитвы усталого путника.

Вся еда стояла на столе. Аарон принес еще стул и поставил слева от Ларк, которая села рядом с отцом и глядела за спину проповеднику, туда, где на одном крюке висела его треуголка, а на другом длинный черный сюртук. Он пришел в этом сюртуке, который казался ему маловат, набросив его себе на спину как плащ. Его одежда, тускло-серая, выглядела так, будто он ее носил, не снимая, бог весть сколько времени. Но — да, месяцы вдали от цивилизации, с племенами язычников.

— Преподобный! — обратилась к нему Фейз. Синие глаза ее сверкали, свет из окна играл на волосах. — Благословите трапезу?

— Разумеется! Закроем же глаза и преклоним головы. Я только возьму то, что нужно, одну секунду.

Ларк услышала, как преподобный открывает мешок. Библию достает, подумала она. Он увидел приближение грешника?

Послышался сухой щелчок. Ларк открыла глаза, подняла голову и увидела, что преподобный Бертон жмет на спусковой крючок кремневого пистолета, направленного в голову ее отца.

Брызнули искры, бухнул клуб дыма, треснуло так, что задрожали залитые солнцем оконные стекла, и во лбу Питера Линдси появилась черная дырочка, почти точно между глаз, когда он посмотрел вверх — в ответ на какое-то внутреннее предупреждение, которое требовало более быстрой реакции, чем ожидание благословения священника.

Ларк услышала собственный крик, но это был даже не столько крик, сколько жалкое блеяние.

Отец опрокинулся в кресле назад, что-то темное закапало на сосновый пол. Взлетела вверх рука со скрюченными пальцами.

Преподобный Бертон отложил дымящийся пистолет и взял со стола нож с роговой ручкой.

Встал, уронив стул у себя за спиной, схватил Аарона сзади за шею — мальчик смотрел на него со смесью удивления и непонимания, открыв рот, и глаза его уже помутнели — как глаза маленькой зверушки, увидевшей хищника. Преподобный Бертон вогнал ему лезвие в ямку на горле до упора — и выпустил ручку. Аарон соскользнул со стула бескостным булькающим мешком.

Взгляд преподобного переместился на ту сторону стола. Твердый и ледяной, он остановился на Фейз Линдси, и та испустила звук, как от удара в живот. Глаза у нее сразу запали и покраснели, за секунды она постарела на двадцать лет. Попыталась встать, ударилась о стол и опрокинула кувшин с шариками сына — они раскатилась по столу среди тарелок, чашек и мисок. Потом у нее подкосились ноги, она покачнулась, ударилась о стену и сползла по ней, жалобно скуля.

— Мама! — вскрикнула Робин, побелев как мука. Она тоже попыталась встать и уже поднялась на ноги, когда рука преподобного схватила ее за голову.

То ли он собирался сломать девочке шею последующим резким движением, то ли метнул ее туда, куда хотел, чтобы она упала, Ларк не поняла. Голова у нее пульсировала от страшного внутреннего давления, глаза вылезали из орбит. Кухня, воздух, мир вокруг превратился в дрожащие алые полосы. Она завыла грудным голосом — «не-не-не-е-е!» — и смотрела, парализованная страхом, как преподобный швырнул Робин на печь, бросился за ней и схватил чугунную сковородку с тагана.

Робин стояла на коленях и тихо всхлипывала, когда он обрушил сковороду ей на голову. Плач прервался, как только она упала, подбородок ударился об пол, волосы накрыли лицо. Поразительно, но она снова попыталась подняться. Проповедник смотрел на нее с изумлением, будто стал свидетелем воскресения. Он снова ударил ее сковородой — звук был странной смесью церковного колокола и треском разбитого глиняного кувшина. Девочка упала головой в камин, зарывшись лицом в белый пепел. Преподобный отбросил сковородку, и Ларк в полубезумии, с гаснущим под грудой ужасов разумом увидела, как разгорелись угли, как вспыхнули и задымились кудри сестренки.