Мистер Рипли под водой - [54]

Цинтия презрительно усмехнулась и поставила свой стакан.

— Слушайте, Том, неужели вы думаете, я не знаю, что это вы убили Мёрчисона и избавились от него каким-то образом? Что... что Бернард бросился со скалы в Зальцбурге, что это его тело или останки вы представили, как тело Дерватта?

Том хранил молчание, безмолвно встретив ее ярость, по крайней мере в этот момент.

— Бернард умер из-за той отвратительной игры, которую вы затеяли, — продолжала она. — Подделки — это была ваша идея. Вы погубили его жизнь — и почти погубили мою. Но что вам беспокоиться, ведь для вас главное, чтобы продолжали появляться картины, подписанные Дерваттом?

Том закурил сигарету. Какой-то шутник у бара стучал пяткой по латунной перекладине и смеялся.

— Я никогда не заставлял Бернарда писать подделки, — сказал Том тихо, хотя его никто не мог услышать. — Это было бы мне не под силу, никто не смог бы его заставить, вы знаете это. Я почти не знал Бернарда, когда предложил ему этим заняться. Я спросил у Эда и Джеффа, знают ли они кого-нибудь, кто способен это сделать. — Том не был уверен, что так было на самом деле. Может быть, он напрямую обратился к Бернарду, поскольку живопись Бернарда, с которой Том был немного знаком, не слишком сильно отличалась по стилю от живописи Дерватта. Том продолжил: — Бернард был скорее другом Эда и Джеффа.

— Но вы поощряли все это. Вы рукоплескали!

Теперь Том рассердился. Цинтия только частично права. Ее женская логика пугала Тома. Как можно так решать вопрос?

— Бернард мог бросить в любое время, вы знаете, бросить писать подделки. Он любил Дерватта как художника. Вы должны забыть личное во всем этом — между Бернардом и Дерваттом. Я... Я искренне думаю, что Бернард в конце концов порвал бы с нами — даже очень скоро, как только начал писать подделки под Дерватта. — Том добавил убежденно: — Хотел бы я знать, кто сумел бы его остановить. — Уж точно не Цинтия, подумал он, ведь она с самого начала знала о подделках Бернарда, потому что они с Бернардом были очень близки, оба жили в Лондоне и собирались пожениться.

Цинтия промолчала и затянулась сигаретой. На мгновение ее щеки втянулись и запали, словно у мертвеца.

Том посмотрел на свой стакан с джином.

— Я знаю, Цинтия, как вы ко мне относитесь и что вас не интересует, насколько Притчард мне досаждает. Но что, если он заговорит о Бернарде? — Том снова понизил голос. — Вы думаете, это будет удар по мне? Абсурд!

Цинтия наконец взглянула на него.

— Бернард? Нет. Кто будет во всем этом упоминать Бернарда? Кто о нем вспомнит? Знал ли Мёрчисон его имя? Не думаю. И что в том, если даже знал? Мёрчисон мертв. Разве Притчард говорил о Бернарде?

— Мне нет, — сказал Том. Он наблюдал за последней красной каплей, текущей по стенке ее стакана, словно это было напоминанием, что их встреча подходит к концу. — Я закажу еще, если желаете.

— Нет, спасибо.

Том старался думать, и быстро думать. Жаль, что Цинтия знала — или просто была в этом убеждена, — что имя Бернарда Тафтса никогда не упоминалось в связи с подделками. Том назвал имя Бернарда Мёрчисону (как помнилось Тому), когда старался убедить Мёрчисона прекратить его расследование о подделках. Но, как сказала Цинтия, Мёрчисон мертв, потому что Том убил его через несколько секунд после этого разговора. Том едва ли мог взывать к желанию Цинтии — он допускал, что она имела такое желание, — не пятнать имя Бернарда, если его имя никогда не упоминалось в газетах. И все-таки он сделал попытку:

— Вы, конечно, не хотели бы, чтобы вытащили имя Бернарда — в том случае, если сумасшедший Притчард не уймется и от кого-нибудь его узнает.

— От кого? — спросила Цинтия. — От вас? Вы шутите?

— Нет! — Том понял, что она задала свой вопрос как угрозу. — Нет, — повторил он серьезно. — Фактически, совсем неважно... мне вдруг пришла в голову мысль, что произойдет, если имя Бернарда будет соединено с этой живописью? — Том прикусил нижнюю губу и взглянул на простую стеклянную пепельницу, которая напомнила ему такой же угнетающий разговор с Джанис Притчард в кафе, где пепельница была полна окурков, оставленных сидевшими до них посетителями.

— И что же? — Цинтия поставила на коленях сумочку и выпрямилась, собираясь уходить.

— То, что... Бернард со временем... в течение шести или семи лет? — пока он развивался и совершенствовался... стал Дерваттом.

— Вы мне не говорили об этом раньше? Или Джефф сказал мне то же самое? — На Цинтию это не произвело впечатления.

Том настаивал:

— Важнее вот что — не произойдет ли катастрофа, если обнаружится, что половина или даже больше продукции Дерватта принадлежит Бернарду Тафтсу? Разве его картины хуже? Я не говорю о ценности хороших подделок — в наши дни это не новость, скорее прихоть или даже новая индустрия. Я говорю о Бернарде как художнике, который развился от Дерватта — пошел дальше, я имею в виду.

Цинтия беспокойно пошевелилась, почти приподнялась.

— Вы, кажется, никогда не поймете — вы и Эд с Джеффом, — что Бернард был очень несчастен от того, чем он занимался. Это разлучило нас. Я... — Она покачала головой.

От стола за спиной у Тома снова донесся взрыв смеха. Как ему за полминуты доказать Цинтии, что Бернард не только любил, но и уважал свою работу, даже когда писал подделки? Как убедить Цинтию, что не было ничего позорного в том, что Бернард имитировал стиль Дерватта.