Мистер Пип - [2]

Не только то, что Пучеглазый был последним белым, делало его таким особенным для нас — в первую очередь некой тайной — но и то, что он был подтверждением того, во что мы верили. Мы росли с уверенностью, что все важное должно быть белого цвета — мороженое, аспирин, лента, луна, звезды. Белые звезды и полная луна были важнее во времена моего дедушки, чем сейчас, когда у нас есть генераторы.

Когда наши предки увидели первых белых, то подумали, что это привидения или люди, которых прокляли. Собаки сидели на задницах и открывали пасти в ожидании зрелища. Собаки рассчитывали, что их чем-то угостят. Возможно, эти белые люди умеют прыгать назад или кувыркаться на деревьях. Возможно, у них найдется какая-то еда. Собаки всегда надеются на это.

Первым белым человеком, которого увидел мой дедушка, был потерпевший крушение яхтсмен, который попросил у него компас. Дедушка не знал, что такое компас, и понимал, что у него его нет. Я представляю, как он сжал руки за спиной и улыбнулся. Он не хотел выглядеть дураком. Белый человек попросил карту. Дедушка не знал, о чем он просит, и показал вниз, на рану на ноге человека. Дедушка не мог понять, как акулы пропустили такую приманку. Белый человек спросил, куда его вынесло. Наконец-то дедушка мог помочь. Он ответил, что это остров. Белый человек спросил, есть ли у острова название. Дедушка назвал слово, которое означает «остров». Когда человек спросил, где ближайший магазин, дедушка расхохотался. Он показал сначала на кокосовую пальму, а затем ткнул пальцем за спину белого человека, откуда тот появился, имея в виду, что в этом чертовски большом океане полно рыбы. Мне всегда нравилась эта история.

Кроме Пучеглазого, или мистера Уоттса, и нескольких австралийских рабочих, я видела еще нескольких белых. Они были в старом фильме. В школе нам показали визит герцога чего-то там много лет назад в тысяча девятьсот каком-то году. Камера просто показывала герцога, но звука не было. Мы смотрели, как герцог ест. У герцога и других людей были усы и белые брюки. Их пиджаки были даже застегнуты на пуговицы. Они совсем не умели сидеть на земле. Они не знали, что делать с локтями.

Мы, дети смеялись, глядя, как белые пытаются сидеть на земле, как в кресле. Им подали свиные ножки в банановых листьях. Было видно, что мужчина в шлеме о чем-то попросил. Мы не знали о чем, пока ему не принесли кусок белой ткани, которым он вытер рот. Мы трясли головами от хохота.

Но в основном я смотрела, чтобы увидеть дедушку. Он был одним из тех тощих детей, которые маршировали босиком в белых рубашках. Мой дедушка был вторым сверху в пирамиде детей, стоявших на коленях перед белыми людьми в шлемах, которые ели свиные ножки. Нашему классу дали задание написать сочинение о том, что мы видели, но я не понимала, о чем оно. Я не понимала его смысла, поэтому написала о дедушке и истории, которую он рассказал мне о белом человеке, которого как рыбу вынесло после крушения на берег деревни, где и сейчас нет электричества и водопровода, и не могут отличить Москву от рома.

Глава вторая

То, что я хочу рассказать, случилось, как мне кажется, из-за нашего незнания внешнего мира. Моя мать знала лишь то, что говорил последний священник в проповедях и разговорах. Она знала, когда нужно подавать еду, и названия нескольких далеких столиц. Она слышала, что люди побывали на Луне, но была не склонна верить подобным историям. Ей не нравилось хвастаться. Еще больше ей не нравилось думать, что ее могут уличить в чем-то или выставить глупой. Она никогда не покидала Бугенвилль. Помню, когда мне исполнилось восемь, я спросила, сколько ей лет. Она поспешно отвернулась, и первый раз в жизни я почувствовала, что смутила ее. В ответ она спросила: «Как ты думаешь, сколько мне лет?»

Когда мне было одиннадцать, мой отец улетел работать на шахте. До этого, тем не менее, его пригласили в класс посмотреть фильмы о стране, куда он собирался отправиться. Там были фильмы о том, как заваривать чай: сначала в чашку наливалось молоко, хотя, если вы хотели приготовить хлопья, молоко наливалось потом. Мама рассказывала, что из-за этого они с отцом поссорились как два петуха.

Иногда, когда я видела, что она грустит, я знала, что она вспомнит о той ссоре. Она отвлечется от того, что будет делать в тот момент и скажет: «Возможно, мне стоило бы заткнуться. Я была слишком сильной. Как ты думаешь?» Это был один из немногих случаев, когда ее действительно интересовало моё мнение, и, как и с вопросом о ее возрасте, я всегда знала, что сказать, чтобы ее развеселить.

Моему отцу показывали и другие фильмы. Он увидел машины, грузовики, самолеты. Он увидел автомагистраль и пришел в восторг. А затем показали пешеходный переход. Нужно было ждать, пока парень в белой куртке поднимет свою палочку со словами «стоять». Моего отца это разозлило. Там столько дорог с четкими бордюрами, и все эти дети в белых курточках могли контролировать движением своими сигналами. Они снова поспорили. Мама сказала, что здесь нет ничего особенного. Нельзя просто идти куда вздумается. На тот случай, если потеряешься, на ухе есть зажим. Потому что, — сказала она, — это так, как говорится в Библии. Вы можете знать о рае, но это не значит, что у вас есть право войти.