Мистер Икс - [3]

Я вычеркнул из списков живых долговязую уличную проститутку в стоптанных сандалиях на высоких каблуках и юбчонке размером с тряпку для мытья посуды, выскочившую ко мне из подворотни на Честер-стрит. Она была под таким кайфом, что ей пришлось ухватиться за мой локоть, чтобы удержаться на ногах. Я взглянул на крошечные точки ее зрачков, дал утянуть себя в подворотню, а затем вскрыл девку, как банку с сардинами, и, прежде чем она догадалась закричать, сломал ей шею.

Примерно то же самое сделал я с пареньком в черной трикотажной рубахе и заношенных штанах, который увидел меня, потому что думал, будто ему нужен кто-то вроде меня, сюрприз, сюрприз; и с молодой женщиной с подбитым глазом и распухшими губами, которая, заслышав мои шаги, помахала из припаркованной машины, а потом, разглядев меня, попыталась опять в нее забраться – увы, поздно, поздно, бедная детка. И не забудем настоящую детку: я нашел младенца, брошенного в помойку, и помог ему покинуть негостеприимный мир, отделив его крохотные нежные ручонки и вырезав маленькие выпученные от страха глазки.

Ребенок, правда, меня не увидел. Полагаю, для того чтобы увидеть, требуется необычайно высокая степень горя или нищеты, ощущение потери столь невосполнимой, что она превращает оставшуюся часть жизни в незаживающую рану; а ребенок всего лишь замерз и был голоден. Когда-то давным-давно внезапный арест и тюремное заключение удержали меня от подобных действий по отношению к другому новорожденному, и сейчас меня просто обуял гнев. А разве я утверждал, что совершенен?

Мерзкий и вонючий помойный карлик, которого я убил, защищая себя, выполз из-за мусорных бачков в проулке за отелем «Мерчантс» и, увидев меня, раззявил от удивления рот. Мало кто из ему подобных умудрялся меня разглядеть, даже когда смотрел прямо на меня, и в тех редких случаях у них хватало ума отступить. У этого – не хватило.

– Ту-ру-ру, долбаный Дракула, – протрубил хохмач, затем мерзко хихикнул и весь затрясся, опираясь на баки и разглядывая что-то на грязном асфальте. – Эй, куда подевался Пайни? Ты не видел Пайни, Драк?

Убогий нищий смутно напомнил мне другую, более функциональную версию самого себя – жалкого изгоя, о существовании которого я помнил все эти годы.

– Рути-тути…

Оборванец разделался бы со своей жизнью и сам, без моей помощи, если бы, закончив бормотать, внезапно не впился в меня взглядом, в котором омерзительно смешались удовольствие и смущение, и не сказал:

– Слушай, мужик… Ух ты, лопни мои глаза… А я вроде слыхал… Думал, ты… э-э-э…

Я вспомнил его. Некто Эрвин Лик по прозвищу Трубач – лет тридцать назад, в мой богемный период, любивший крепко поддать на дармовщинку молодой преподаватель английского в Университете Альберта.

– А Стар… Стар Данстэн случайно не…

Я схватил Лика за горло и влепил его голову в кирпичную стену. Он вцепился мне в запястье, а я, взяв его за лицо пальцами свободной руки, еще два раза хватил его головой о стену. Глаза бывшего собутыльника вылезли из орбит, и изо рта понесло тухлой рыбой. Когда я разжал пальцы, он свалился меж мусорных баков. Я с силой опустил ботинок ему на голову, услышал, как треснул череп, и бил ногой до тех пор, пока его голова не стала мягкой.

Этим идиотам давно пора научиться держать язык за зубами.

Великие Сущности, пребывающие в вечности, задержите свое внимание и помедлите, читая эти строки, начертанные Вашим Преданным Слугой. Только Вы можете понять мою уверенность в том, что грядут большие перемены. Священная миссия, вверенная мне и так интригующе туманно предсказанная Мастером из Провиденса, приближается к кульминации на своем земном пути. В то время как я незримо брожу по городу, поток информации ускоряется и уплотняется. Он несет мне надежду и обещает счастье, которого я трепетно дожидаюсь с той поры, когда в отрочестве я брал уроки у лисиц и сов в лесах Джонсона.

Вот сейчас, например, в некой комнате, заставленной микроволновыми печами и ноутбуками, профессиональный вор и – иногда, по совместительству – поджигатель по имени Антон Ля Шапель, по прозвищу Френчи спит без задних ног рядом с некой Кассандрой Литтл по прозвищу Кэсси – стервозной маленькой парикмахершей. Привет тебе, Френчи, мерзавец, каких свет не видывал! Ты еще не в курсе, но я-то знаю, что и твоя пустая никчемная жизнь в конце концов сослужит мне службу.

А вот на втором этаже дома, где сдаются внаем квартиры, Отто Бремен, охранник начальной школы, дремлет перед телевизором с почти допитой бутылкой бурбона, упокоившейся между его ног. Последние полдюйма сигареты неумолимо тают, огненное колечко крадется к двум пальцам правой руки. Логическая связь сигареты со второй профессией Френчи возможна, но на свете много возможностей, Отто, и независимо от того, умрешь ты в огне или нет (а я думаю, скорее первое, чем второе), я со всей нежностью, которую кукловод испытывает к своим неразумным и послушным созданиям, верю, что тебе знакомо ощущение триумфа, охватывающее меня в эту минуту.

Все дело в том, что в потаенных уголках моего города я уже вижу побеги и ручейки голубого огня. Он заиграл над Френчи и его партнершей; он ползет к руке охранника; в ожидании восхитительного момента он набирает силы, он затаился в водосточных желобах на Вишневой улице, где еще оставшиеся в живых Данстэны влачат свои жалкие жизни. Великие силы вступают в игру. Вокруг нашей крошечной сцены, ярко освещенной посреди необъятной космической тьмы, древние боги, мои истинные прародители, шелестят кожистыми крыльями и стучат немытыми когтями, собираются стать свидетелями того, что совершит их праправнук.