Миссурийские разбойники - [17]

— Это правда. Итак, мы будем ждать прибытия твоего друга.

— А пока я приготовлю ужин. Мой друг скоро приедет; ему же надо объясниться.

— Кто он? Это-то ты можешь мне сказать?

— Конечно. Это молодой человек наших лет, внук Куга-гандэ, одного из главных вождей народа, и сам он вождь и первый храбрец племени. Хотя он еще очень молод, однако уже успел совершить необыкновенные подвиги и дал доказательства ума, тонкости и необыкновенного мужества; при этом он скромен, любезен, услужлив и надежен. Его репутация безупречна, его опасаются и враждебные индейцы, и охотники. Он высокого роста, строен, походка его изящна, черты лица красивые, немножко даже женственные, взгляд, обычно чрезвычайно спокойный, принимает в гневе такое страшное выражение, что немногие могут вынести блеск его глаз; сила у него громадная, ловкость и проворство беспримерные. Вот каков общий портрет моего друга. Впрочем, когда ты его увидишь, сам будешь судить и, я уверен, сознаешься, что я ему не польстил и сказал тебе сущую правду. По обычаю западных равнин он имеет два имени. Враги его, которым он внушает большой ужас, дали ему очень выразительное прозвище: Кристикум-Сиксинам, то есть Черный Гром. Когда он вернулся из своей первой кампании против черноногих, кампании, продолжавшейся три месяца, вовремя которой мой друг совершал чудеса храбрости, превосходящей всякое вероятие, главные вожди, собравшиеся на совет, единогласно присудили ему почетное прозвище Нуман-Чараке, что значит Храбрец. Мы все его так называем, и теперь имя, которое он носил прежде, совершенно забыто племенем; я не знаю даже, помнит ли он его сам.

— Знаешь ли, Меткая Пуля, — с улыбкой сказал Оливье, — что портрет, о котором ты так распространялся и который, я не сомневаюсь, похож на оригинал, просто-таки портрет героя?

— Храбрец действительно герой; притом, повторяю тебе, ты сам сможешь судить о нем.

— Право, ты внушил мне горячее желание познакомиться с ним.

— Это скоро произойдет, — ответил, улыбаясь, Меткая Пуля.

Он поднял глаза к небу, несколько минут смотрел на заходящее солнце, потом прибавил:

— Теперь пять часов вечера, а наше свидание назначено именно на пять часов. Через несколько минутой будет здесь.

— Как! Через несколько минут свидание, назначенное так давно? Такая точность была бы чудом! Вероятно, после вашего уговора произошло много событий?

— Это ничего не значит, друг мой; только одна причина может заставить вождя изменить данному слову.

— Какая причина?

— Смерть.

— Черт побери! Причина жестокая, но непреодолимая.

— Слушай, — внезапно произнес Меткая Пуля. Оливье прислушался. Послышался шум, похожий на раскаты отдаленного грома; он быстро приближался.

— Это что еще такое? — спросил молодой человек.

— Галоп лошади вождя.

Вдруг шум прекратился. В тишине послышался крик ястреба.

Меткая Пуля тотчас испустил такой же крик с таким совершенством, что француз не понял и машинально поднял глаза, отыскивая птицу в воздухе.

Почти тотчас опять послышался стук копыт лошади. Вдруг кусты быстро раздвинулись, и всадник влетел на прогалину, посреди которой внезапно остановился и остался неподвижен, точно ноги его лошади приросли к земле.

Всадник этот был точно таков, каким его описывал Меткая Пуля. Кроме того, во всей его наружности было какое-то величие, внушавшее уважение, не отталкивая, однако, сочувствия; видя его, чувствовалось, что находишься в присутствии неординарной и яркой натуры.

После своего прибытия в прерию француз первый раз видел индейца так близко и при таких благоприятных обстоятельствах, поэтому он искренно любовался им и с первой минуты почувствовал к нему большое расположение и, следовательно, желание видеть его своим другом.

Тем временем молодой вождь, бросив взгляд по сторонам, любезно поклонился обоим охотникам, после чего протянул руку к солнцу, уже почти касавшемуся вершин деревьев.

— Пять часов, — сказал он звучным и чрезвычайно мелодичным голосом, — Храбрец здесь. Что скажет мой брат, бледнолицый охотник?

— Я скажу: добро пожаловать, вождь! Я вас ждал; ваша точность давно мне известна. Ужин готов, сходите с лошади.

— Хорошо, — ответил вождь.

Одним прыжком он соскочил на землю. Его лошадь сама присоединилась к двум другим лошадям.

Меткая Пуля подошел к вождю и, положив ему руку на плечо, сказал:

— Пусть брат мой слушает. Индеец, улыбаясь, опустил голову.

— Этот охотник мой друг.

— Храбрец угадал это по глазам Меткой Пули. Вот моя рука вместе с моим сердцем, — прибавил он, обращаясь к Оливье. — Что даст мне взамен мой брат?

— Мою руку и мое сердце, брат! — ответил молодой человек с чувством. — Кроме той половины, которая уже принадлежит Меткой Пуле.

— И хорошая половина. Я принимаю это условие. Теперь нас трое в одном и один в троих… Храбрец назывался прежде

Прыгающей Пантерой, теперь это имя должно принадлежать моему брату.

Молодые люди крепко обнялись, поцеловали друг друга в глаза, по индейскому обычаю, и все было кончено: они сделались братьями. Впредь все должно было сделаться у них общим.

При первом вступлении в пустыню Оливье необыкновенно посчастливилось. Он вдруг сделался другом двух человек, которые весьма основательно слыли самыми честными и самыми храбрыми бойцами в прерии.