Миссия в Париже - [12]

Кольцов заметил, что его российские попутчики уже подхватили свои пожитки и приготовились уходить. Кольцов вопросительно взглянул на Болотова.

– У нас свой маршрут, – пояснил Болотов.

Павел подошел к членам Миссии, с каждым попрощался за руку. Сказал Тихонову:

– Был рад с вами познакомиться, Александр Дмитриевич. И благодарю за это совместно проведенное время.

– Я тоже рад, – Тихонов взял его руку в свои большие ладони. – Прощаться не будем. Скажем друг другу «до свиданья». Надеюсь вскоре снова увидеть вас, – и уточнил: – В Москве.

– Может, еще успею с вами? – с тоскливой безнадежностью не то спросил, не то поинтересовался, как на это отреагирует Тихонов.

– Сожалею, – словно бы попросил прощения Тихонов. – О вас теперь будет заботиться Борис Иванович Жданов. Насколько я осведомлен, эта фамилия вам знакома?

– Лично с ним не знаком, но слышал о нем много хорошего.

– Замечательный человек.

– Надеюсь… Счастливо вам, – грустно сказал Кольцов.

– И вам тоже.

Делегаты, окружив Тихонова, как цыплята наседку, двинулись к выходу. Они шли, тесно сгрудившись, стараясь не отставать от Тихонова. Эти еще совсем недавно боевые конники, опытные рубаки, со страхом оглядывались по сторонам. Их пугало здесь все: чужая речь, незнакомая нарядная публика, гудки лимузинов, звуки шарманки.

Кольцов проводил их тоскливым взглядом. Впервые в его богатой на нестандартные случаи жизни он оказался в ситуации, которую не совсем понимал и, тем более, никак не мог на нее повлиять. Более того, предприятие, в которое он ввязался еще там, в Москве, казалось ему крайне легкомысленным и непродуманным. И если бы в разговоре с Вениамином Михайловичем Свердловым случайно не всплыла фамилия Старцева, он, несомненно, отказался бы от этой поездки. И никто, даже Феликс Эдмундович Дзержинский, не смог бы его уговорить. Но…

В ту минуту он представил себе растерянного, обворованного Ивана Платоновича Старцева, милого, доброго и кристально честного пожилого интеллигента, который не однажды в жизни выручал его, спасал почти от неминуемой смерти – и все, и Павел уже не думал о бессмысленности предложения, которое сделал ему Свердлов. Он сказал «да» потому, что не мог поступить иначе, потому, что хотел подставить плечо помощи этому дорогому ему человеку, бесконечно одинокому в далеком и чужом для него Париже.

Кольцов и Болотов едва ли не с последними пассажирами, прибывшими поездом «Варшава – Париж», покидали перрон. Краем глаза Кольцов заметил: один из молодчиков отскочил от стенки, бросился к ним. Перегородив путь, широко размахивая руками, стал что-то доказывать Болотову. Но Болотов произнес одно только слово, вполне возможно, непечатное. Во всяком случае, парень тут же отступил и снова вернулся на свое место у стены.

– Что он хотел? – спросил Кольцов.

– А что может хотеть бродяга, клошар? Нищий, если по-нашему, – пояснил Илья Кузьмич. – Особая каста. Законом здесь запрещено нищенствовать, но можно получить вознаграждение за оказанную какую-либо услугу. Или воровать. Этот предложил сопроводить нас в гостиницу с таким сервисом, от которого никогда не отказываются мужчины.

– И что же вы?

– Я ему ответил. Он меня понял.

Пройдя сквозь широкую вокзальную дверь, они оказались на улице Паради, и словно нырнули в водоворот шумной парижской жизни. Вдоль сияющих хрустальных витрин неспешно двигалась говорливая толпа. Сердито клаксонили лимузины, с трудом пробираясь сквозь уличное многолюдье. Размахивая газетами, что-то выкрикивали продавцы новостей. Откуда-то доносились печальные звуки шарманки.

После тихой, деловой и озабоченной Москвы Париж показался Кольцову похожим на яркое цветистое лоскутное одеяло, под которым он проспал все свое босоногое детство в родительском доме в Севастополе. Мама доставала на швейной фабрике ни для чего уже больше не пригодные обрезки различных тканей и сшивала их в самом причудливом сочетании. Надо думать, у мамы был хороший вкус: ее одеяла быстро раскупались и были хорошим подспорьем отцовскому жалованью.

– На метро или же прогуляемся? – спросил Илья Кузьмич. – Нам тут недалеко.

– Хотелось бы и в метро. Слыхал про такую диковину: поезда под землей.

– Еще успеете. А по мне, так лучше пешком.

– Пешком так пешком, – согласился Кольцов. Во всяком случае, ему в равной степени хотелось посмотреть и на поезда в подземелье, и увидеть нарядные и шумные улицы, по мнению многих, самого красивого города мира.

Они обогнули Северный вокзал, ненадолго задержались возле одной из красивейших парижских церквей Сен-Венсенн де Поль, узкими нарядными улочками вышли к бульвару Ла Шапель и минут десять шли по нему вдоль бесчисленных магазинов, магазинчиков, кафе, трактиров и бистро. Здесь торговали самыми дешевыми товарами, завезенными сюда со всех концов земли. И праздную толпу парижан, неторопливо движущуюся по бульвару, тоже разбавляли темнокожие жители Африки, желтолицые японцы и китайцы, реже в этой толпе можно было увидеть смуглых марокканцев в высоких малиновых фесках.

Свернув с бульвара, они вскоре вошли в тихий уютный дворик.

– На всякий случай запомните свой адрес, – попросил Илья Кузьмич. – Улица Маркс-Дормуа. Маркс, я так понимаю, запомните легко. Ну а по поводу Дормуа слегка напрягитесь. Рю Маркс-Дормуа, одиннадцать. Близко метро Ла Шапель, – и уверенно добавил: – Освоитесь!