Миссия в Китае - [6]

Любопытно было наблюдать за проводниками из бывших русских офицеров. Даже если они были одеты в гражданское платье или в железнодорожный китель, по выправке в каждом из них безошибочно угадывался офицер. С детских лет он привык к поклонам и уважению, сапоги ему чистил денщик. А тут подметай вагон, вытряхивай за пассажирами пепельницы, а иному за несколько центов чаевых и сапоги приходилось чистить. Ох, как унизительно и нелегко барчуку заработать кусок хлеба! А я вспоминал, как меня мальчишкой в шорной мастерской Савельева старшие мастера обучали ремнем и держали на побегушках. Неужели у людей, отверженных Родиной, могла родиться надежда, что миллионы таких, как я, шедших в революцию, позволят снова вернуть страну в прежнее состояние?

Итак, в качестве дипкурьеров старый большевик Рожков и я направлялись в Пекин. В вагоне мы часто ловили на себе косые взгляды своих соотечественников: в нас узнавали русских, понимали, что мы — большевики, а иные догадывались о цели нашей поездки. Рожков посоветовал мне держать наготове пистолет; белогвардейцы стали обыкновенными бандитами, для них и дипкурьер может быть лишь заманчивой добычей, международное право для них — пустой звук. Такой случай с нашими дипкурьерами однажды уже был.

Но вот и Харбин…

Опасный перегон позади. Нас встретили на станции консульские работники. Можно было вздохнуть свободнее и познакомиться с городом.

Харбин — торгово-экономический и политический центр тогдашней Маньчжурии, ее столица и одновременно центр контрабандистской и шпионской деятельности. Весь город был черным рынком, где открыто торговали валютой, наркотиками, оружием, людьми. Здесь все считалось товаром. Нет в наличии — доставят из любого уголка земного шара. Закон запрещал беспошлинную торговлю, но не было чиновника, который за взятку не согласился бы его нарушить. Такого распада нравственности, как в 20-х годах в Харбине, мне никогда не приходилось больше встречать.

В городе много русских, и не только эмигрантов. Многие поселились здесь со времен строительства КВЖД, некоторые здесь и родились. Их речь сильно отличалась от обычной русской речи и по акценту, и по словарному запасу. Русские слова часто перемежались английскими, французскими или даже китайскими словечками.

Некоторые из местных русских просились на Родину, подавали заявления в наше консульство с просьбой о приеме их в советское гражданство. Они испытывали симпатию к России и к большевизму, несмотря на то что белоэмигранты постоянно пугали их «большевистскими злодеяниями». Тем, кто подавал заявления о приеме в советское гражданство, консульство выдавало особые квитанции. Этих людей, еще не принятых в советское гражданство, белогвардейцы в насмешку называли «квитподданными».

Помню знаменательную встречу на главной улице Харбина с ее торговыми рядами, бесконечными лавочками, палатками, магазинами, подвалами опиумных курилен. Я шел с товарищами из консульства. Нас можно было принять только за советских людей, за дипломатов или сотрудников посольства. Дорогу нам преградил человек лет тридцати пяти в потертом и пропыленном офицерском кителе со следами отпоротых погон на плечах. Легко было угадать по следам от звездочек, что этот человек когда-то был капитаном. Мне в лицо дохнуло перегаром китайской водки — ханжи. Человек не протянул молча руки за подаянием, он еще старался сохранить вид благородного нищего.

— Подайте, господа, бывшему офицеру!

Мы сначала попытались от него отойти, он шел за нами.

— Господа, господа! Вы русские, и я русский! Не дайте погибнуть!

Не всякий поступок диктуется логикой, тем более когда логика сталкивается с чувством. Я понимал, что этот человек всего несколько лет назад сражался с оружием в руках против нас, быть может, даже против меня на Восточной фронте. И мы стреляли друг в друга…

Я подал ему доллар — для милостыни это была огромная сумма.

— Возьми, господин, — сказал я ему. — Но мы не господа! Между нами принято обращение — товарищи. И подал этот доллар тебе большевик, советский комиссар.

«Капитан» взял под козырек, показав, что его военная выучка не утрачена и в столь бедственном положении. Отчеканивая каждое слово, произнес:

— Тронут, господа! Готов вам служить и готов выполнить любое ваше приказание!

Мы поблагодарили его за готовность «к службе» и расстались с ним…

Харбин — город контрастов. С одной стороны, богачи, зарабатывающие огромные деньги на самых рискованных спекуляциях. Нажив капитал, они потом перебирались в более спокойные места. С другой — масса нищих. Трудящиеся тоже влачили полунищенское существование. Китайский рабочий почитал за счастье получить работу на КВЖД у советской администрации. Здесь были организованы профсоюзы, рабочие получали повышенную зарплату.

Тогда мы все приглядывались: а существует ли в Харбине революционная ситуация, готовы ли харбинские рабочие к организованным формам протеста? Увы, каких-либо видимых проявлений такого протеста не ощущалось. Город захватила стихия черного рынка, полицейского террора, волна белогвардейщины.

В Харбине я провел пять дней. Вскоре мы выехали через Шэньян, Далянь в Пекин. На станции Чанчунь — пересадка с КВЖД на Южно-Маньчжурскую железную дорогу (ЮМЖД). До русско-японской войны 1904–1905 гг. КВЖД была единой дорогой. Построена она была царским правительством. Затем по Портсмутскому мирному договору ЮМЖД от Чанчуня до Люйшуня (Порт-Артура) была передана Японии. Японцы стали полновластными ее хозяевами. Возникло что-то вроде государства в государстве. Китайцы служили на дороге только в качестве рабочих.