Миссия доброй воли - [2]

– Солнышка ему захотелось!.. – неодобрительно пробурчал Агеев. – Солнышка и моря! Мельчает контингент! В прежние-то годы... – Ткнув пальцем в дисплей, он уставился на очередную запись, фыркнул, вызвал новую, потом еще одну, ворча под нос: – С солнышком и морем всякий рад служить отчизне... А ты вот на морозце послужи и в полном вакууме... Или, например, под солнцем, но таким, что кожа идет пузырями и лезет, как с гада ползучего... Или у моря с серной кислотой... Вот это – служба! А вам, молодым, всё оранжереи подавай... – Он вдохнул аромат сирени и буркнул напоследок: – И чтобы с приятным запахом!

«Хитрит, готовит каверзу», – подумал Эрик, совладав с желанием просканировать Агеева. Дар, полученный от предков вместе с капелькой крови фаата, не стоило тратить по мелочам. К тому же мысли Пал Никитича он прочесть не мог, поскольку не являлся в полном смысле телепатом – скорее, улавливал ощущения, чувства и общий настрой собеседника. Но в данном случае этого не требовалось, и так все было ясно. Не зря же по губам Агеева вдруг скользнула ехидная усмешка!

– Есть одно местечко, – сообщил он, сверившись с дисплеем. – Солнышко, море, приятное общество – всё, как вы просили. Запрос от группы Хурцилавы.

– От Вардана Леоновича? – отозвался Эрик. – Он у нас преподает основы дипломатической этики.

– Преподавал, – уточнил Агеев. – А теперь назначен руководителем особой группы в ранге посла. И ему нужен консул.

Эрик мысленно облизнулся. Консул! Высокая должность! Вчерашний курсант мог рассчитывать лишь на более мелкий чин помощника атташе. Или на должность атташе, но только на Плутоне.

– Справлюсь ли? – усомнился он, вспомнив, что скромность украшает юных дипломатов.

– Есть мнение, что справитесь. Вы ведь к языкам способный, так?

– Так, – подтвердил Эрик. Дела с лингвистикой у него обстояли отлично: язык лоона эо, плюс их торговый жаргон, плюс альфа-хаптор и альфа-кни’лина[2]. Легко изучать чужое наречие, когда ощущаешь тень мысли говорящего. Братец Петр тоже способен к языкам, хотя его ментальный дар оказался слабее, чем у Эрика. А вот у Губерта и Марины ничего такого не замечалось, да и у отца тоже. Отец говорил, что семейная хроника утверждает: дар проявляется спонтанно и непредсказуемо, поэтому нельзя прогнозировать, кто будет следующим его носителем. В этом старший Тревельян разбирался лучше всех – он продолжил хронику, начатую в позапрошлом веке. Первые записи в ней принадлежали Марку Вальдесу, сыну адмирала Сергея Вальдеса и Судье Справедливости.

– С языками у меня порядок, – произнес Эрик, пытаясь искоса разглядеть, что творится на дисплее у Агеева. – Если речь о кни’лина, то я за месяц перейду с альфы на живой разговорный. Запросто!

Попасть к кни’лина на Йездан считалось большой удачей. Там не только солнышко и море, там жители почти как люди! Хоть без волос и не слишком расположенные к землянам, зато красивые. Ходили среди курсантов слухи, что не все их дамы и девицы брезгуют волосатыми, а кое-кто очень даже наоборот. Словом, любви все гуманоиды покорны! Мечта, голубая мечта!

Только мечтой она и осталась.

– Кни’лина будут в следующий раз, – сухо заметил Агеев. – Хурцилава в другое место направляется. И нужен ему консул, атташе по культуре и переводчик. В одном лице.

– Это невозможно, – сникнув, молвил Эрик. – Три должности, и все разные... Ни одну с толком не исполнишь.

– Смотря где. – Агеев вдруг усмехнулся. – Консул по штату положен, но работы для него немного, а точнее – совсем ничего. Нет в том месте землян, и визу тоже никто не попросит. Что до культуры и культурных связей... хмм... с ними еще проще. Вы ведь, Тревельян, рисуете? Я слышал, хорошо рисуете? И стихи пишете?

– Хокку, – уточнил Эрик. – На японском.

– Ну и отлично. Гуляйте себе, пишите стихи и рисуйте в свободное время. Покажете свои картинки местным, пусть поудивляются и повысят свой культурный уровень. А вот как переводчику вам придется потрудиться.

– Придется? – встревожился Эрик. – Прошу простить, Пал Никитич, но я еще не давал согласия! Это куда вы меня загнать хотите? К лльяно, что ли?

Лльяно обитали очень далеко, и о них было известно немногое, а то, что на Земле знали, энтузиазма не внушало. Неприятная раса! Мохнатые, похожие на небольших медведей или росомах, не сеют, не жнут, огня не разводят, питаются мясом, и предпочтительно – сырым. Поговаривали, что у них нет запрета на поедание разумных существ, в том числе – инопланетных.

– С лльяно дипломатические отношения не установлены, – сообщил Агеев. – Полагалось бы знать, мой юный дипломат!

– В таком случае, куда... – начал Эрик, но его остановил повелительный жест Пал Никитича.

– К хапторам, на Харшабаим-Утарту. Или предпочитаете Плутон?

К хапторам! Эрик призадумался. Планета Харшабаим-Утарту была землеподобным миром, обладавшим всем, чем положено: океанами и континентами, лесами и полями, теплым солнцем и кислородной атмосферой. Более того, хапторы относились к гуманоидам, хотя на землян, фаата и кни’лина не походили. Огромные, мощные, с ороговевшей кожей цвета пепла и безволосой шишковатой головой, с полоской шерсти вдоль хребта и вертикальными зрачками... Словом, не эталон красоты, а что до психического профиля, так в том же учебнике Зорина и Блая говорилось ясно: отличаются жестокостью, коварством, властолюбием, но при этом прагматичны и расчетливы. Зато не каннибалы.