Миссия «Демо-2020» - [26]
«Да ты уже поверил!» – тявкнул Сребреник. Афанасьев не стал дожидаться, пока Серафим Иванович заговорит снова, и бросил:
– Теперь, кажется, я знаю, чья фамилия вырезана в тех письмах. Нарочито грубо, топорно. А все равно сработало. Не верю… такого не бывает.
– Но ведь вчера ты видел… видел ЕГО САМОГО, – медленно проговорил Сорокин. – А в нашей жизни бывает и не такое. Кто, например, в начале века мог подумать, что письма можно будет получать по набитой всякой полупроводниковой чертовщиной пластмассовой коробке, которую именуют заморским словом «факс»?
Сорокин по-отечески посоветовал Жене как можно скорее забыть и выкинуть из головы это Дело. В конце концов, им заплатили более чем приличные деньги и пообещали еще больше. Как нельзя точнее соответствовала действительности пословица «Молчание – золото». А помимо золота – также банкноты.
Нельзя сказать, что Афанасьев не принял к сведению совета Сорокина. Но нельзя и замолчать того, с каким тяжелым сердцем он это сделал. Потому что сознание того, что все сказанное Сорокиным и все вытекающее из его рассказа может быть правдой, хотя такого не бывает, болезненно давило и не давало взглянуть в глаза Лене. Он зашел к ней домой только раз, когда провожал ее из травмпункта.
Три дня. Три дня!..
На четвертый не выдержал даже Сребреник. Он задергал своими гипотетическими копытами и заорал:
«Да что же ты творишь, ушлепок? Иди к ней!»
– Этот Ярослав Алексеевич предупреждал, чтобы я больше не совался не в свое дело, – пробормотал Женя.
«Ух ты! Вот оно как! Ой, держите меня, сейчас рога отвалятся! Вот и мой пращур, помнится, говорил Ивану Васильевичу: убери ты этого Малюту Скуратова от греха подальше, так ведь нет, не слушался доброго совета! И что из того вышло?»
– На провокации нечистой силы не поддаюсь, – проворчал Афанасьев. – Ты где там сидишь? В кишках? В голове? Или, может быть, в пищеводе? Тогда посторонись – оболью!!!
Он отправился к Лене вечером того же дня. Моросил промозглый серый дождь, сдавленно вздыхали почти голые деревья в городском парке, через который он направился к ней. «Как семнадцатилетний мальчишка», – буравила то ли горькая, то ли радостно-тревожная мысль, а ноги сами легко перепрыгивали через лужи и несли его туда, где две недели назад ветром сорвало со стены одинокий листок бумаги.
Никто не открывал дверь. Хотя он видел, что в одном из ее окон горел свет. Он постоял минуты две и вышел из подъезда. Сел на мокрую лавочку, не замечая, как холодные струйки затекают ему за ворот. Потом походил под окнами Елены, не находя в себе сил уйти. Потом взглянул на окно. Свет уже не горел.
И тут Афанасьева словно ударило током. Он бросился по лестнице, забыв о лифте, едва не сбил с ног медленно поднимающуюся старушку с авоськами и, подскочив к Лениной двери, нажал на звонок. Еще и еще. Потом отогнул половицу и линолеум и достал запасной ключ. Это место показала ему Лена. На всякий случай, как сказала она.
Такой случай настал.
«Да-да!!!» – заходясь в вопле, кричал провокатор Сребреник.
Но Афанасьев уже не слышал лукавого беса.
Он открыл дверь и шагнул в темную прихожую, слыша, как сдавленной в кулаке птицей бьется сердце и кровь остро пульсирует в кончиках пальцев. И тогда вспыхнул свет – и навстречу ему вышла она.
– Вас же предупреждали, Евгений Владимирович, не лезть не в свое дело.
Он рванулся, как подстреленный волк, и тут же выросший за спиной Лены высокий человек – он и произнес эти слова – одним ударом отшвырнул Афанасьева к стене, а появившийся в прихожей второй тип ткнул в лицо Жени дулом пистолета.
– Погоди, – сказал Ярослав Алексеевич, конечно же, это был он, – убери пушку. В комнату его.
– Но там же… – начал было второй.
Но Ярослав Алексеевич только пренебрежительно скривил рот, и Афанасьева одним рывком поставили на ноги и втолкнули в гостиную. И первое, что он там увидел, подняв вжатую в плечи голову, был открытый сейф.
– Значит, все это правда, – пробормотал Афанасьев. – А я-то…
– Не нужно вам было приходить сюда, Евгений Владимирович, – прозвучал откуда-то из угла спокойный, печальный, знакомый голос.
Афанасьев повернулся и поймал доброжелательный и какой-то грустный взгляд знакомых миндалевидных глаз. ОН сидел в угловом кресле под прицелом у застывшего в трех метрах от него небритого рослого парня в короткой черной куртке. Теперь ОН был спокоен и в себе и своем разуме, как тот человек на фото.
Афанасьев негромко засмеялся и замотал головой, словно желая убедить себя в том, что нет, такого не бывает. Но перед ним сидел человек, который, по словам очевидцев, погиб в результате неудавшегося эксперимента почти три месяца назад. И Афанасьев знал, что он погиб НА САМОМ ДЕЛЕ.
– Здравствуйте, Николай Григорьевич, – тихо проговорил он.
– Добрый вечер. Хотя добрым его назвать сложно, правда? Но, быть может, хоть вы скажете, какое сегодня число?
Афанасьев тут же вспомнил, что ему уже задавали этот вопрос. Тогда ночью. И он принял это за издевательство.
– А, так вы знакомы? – Лицо вошедшего Ярослава Алексеевича не сулило ничего хорошего. – Ну да, безусловно. Тоже неплохо. Вы оказались несколько умнее, чем я предполагал, Евгений Владимирович. И одновременно – несравненно глупее. Так вы все-таки поняли, почему за решением нашей проблемы обратились именно к вам?
