Миссис Калибан - [6]

— Этот — особое предложение. — Прозвучало обвинением. Она предложила поднос с большею силой. Дороти отступила на шажок. Девушка надвинулась.

— Пармезан, — торопливо произнесла Дороти. — Только такой сочетается с тем, что я готовлю на ужин. Ну и как, Эстелль?

— Сами попробуйте, — встряла продавщица.

— Тусклый и скучный, с оттенком пластмассы, как у плавленого сыра.

— Это не плавленый сыр, — заговорила девушка своим ясно-отчетливым машиноподобным голосом. — Этот сыр изготавливается из лучших…

— Ладно, ладно.

Дороти спросила:

— А вы много его сегодня продали? В смысле — больше, чем если бы просто табличку на прилавок с сыром поставили?

— Об этом вам придется спросить у координатора рекламной акции. У меня нет данных об объеме продаж.

Девушка совершила поворот кругом и вновь загарцевала по проходу. Эстелль произнесла:

— Поневоле себя спросишь, что с ними делают. Не хихикнет, никак не отреагирует, ни признака жизни в ней. А ведь совсем молоденькая.

— Плавленые, как сыр. Мне однажды довелось таким вот заниматься в предрождественской давке. Знаешь, некоторые останавливались и слушали, как ты повторяешь одно и то же по пять раз.

— А чем ты торговала?

— Ой, какой-то особой косынкой, которая, по сути, ничем не отличалась от любых других. Показывала все способы, какими ее можно повязать. Глупо, конечно. Есть всего два способа, как завязать косынку при ветре, чтобы не слетала.

— Гляди, вот она опять.

Дороти повернулась и увидела, как на них надвигается тамбурмажоретка, продающая сыр.

— Не, это другая, но в точности, как та.

— Доброго вам дня, дамы. Не могли бы мы заинтересовать вас нашим специальным предложением сыра дня? Этот сыр, созданный из лучших ингредиентов…

— Ох, большое спасибо. Но…

— Прости, детка. Твоя подруга только что тебя опередила, — сообщила ей Эстелль. — Надеюсь, вы не за комиссионные работаете или как-то.

— Все равно спасибо, — сказала Дороти. Девушка развернулась и отправилась на поиски других покупателей.

Эстелль произнесла:

— Если у нее мозги есть, она нырнет за угол и слопает половину своих образцов, чтоб они решили, что она замечательно торгует.

— В таком месте их, вероятно, рентгеном просвечивают на зубочистки, прежде чем разрешат уйти домой. Ты где-нибудь видела столько наклонных зеркал и скрытых камер?

— Жуть берет. Вот правда. Это осуществившаяся пресвитерианская мечта — ну, знаешь, Бог все видит, Он следит за тобой, где б ты ни была и что бы ни делала.

— Спорим, на самом деле он вышел на кухню за пивом из холодильника.

— Да ты глянь только, невероятно, а? Вот еще одна.

К ним скакала третья продавщица. На сей раз они попробовали от нее увернуться — и впервые заметили в девушке какие-то признаки жизни, поскольку возбуждение охоты гнало ее за ними следом, подбородок задран, глаза сверкают в надежде. Они почти добрались до касс, когда она их настигла. Дороти все объяснила, не успела Эстелль как-то съязвить.

Пока шли до парковки, Дороти произнесла:

— В конце концов, я уверена, кто-то вбивает им в головы, что так они принимают вызов, а навязывать людям эти штуки — некая блистательная цель.

— Бойцы плавленой сырности, фу. На кофе заедешь?

— Ладно, только по-быстрому.

Эстелль поехала первой. Двигалась она медленно, потому что Дороти водила осторожно, а если ее торопить, становилась дерганой. Эстелль же, напротив, была прирожденной лихачкой с великолепной реакцией, но в привычке у нее было выискивать риск, особенно если она считала, будто может преподать другому водителю урок. Просто повезло, что она до сих не попала ни в какую серьезную аварию — или как минимум на нее не подали в суд.

Когда сидели в кухне у Эстелль, Дороти вдруг подумала, что лучше выпьет чаю, но верх над нею взяла Эстелль, которая гордилась своим кофе. Она не только молола зерна в особой машинке, но и кофе покупала еще белым и обжаривала сама.

Пока работала машинка, они перестали разговаривать. Эстелль крепко придерживала рукой крышку, у которой сбоку имелась зазубринка: если ее не держать, крышка слетела бы с кофемолки. Жужжала она при этом, как циркулярная пила, но недолго. Эстелль высыпала кофе в бумажный фильтр и пустила кипящую воду капать в него.

— Слушай, Дороти, я тебе вот что скажу. Джини Крэнстон знаешь? Время от времени они меня по-прежнему заманивают к себе, чтоб я там знакомилась с каким-нибудь неженатым уродом. Но это лишь предлог. На самом деле они хотят выпытать, чем я занимаюсь на студии: гламурные сплетни, имена, какими можно перед другими хвалиться, сама понимаешь. Но мне нравится, когда Джош треплется о старых добрых временах.

— Ну да, понятно. Джош был славный.

— «Даже не смей заходить в кухню помогать, — говорит Джини. — Сиди тут и развлекай этого, как его там, этого урода». Роджа. Но она тарелку оставила, а я забыла, о чем хотела у нее спросить, но тарелку захватила и пошла на кухню. Она только что кофемолку включила — ее было слышно из-за стола; я вхожу в распашные двери, а там кофемолка визжит пустая, а Джини сыплет в восемь чашек растворимый кофе. Боже мой. Ну в смысле — кого она обмануть хочет? Наверное, и в этом тоже болезнь проявляется. А сама говорит только о том, до чего она нищая. У них же теперь яхта. Некрупная, но, божечки, яхта есть яхта. Когда сами на ней не плавают, сдают напрокат. И столько жалоб на то, как трудно легально жонглировать всеми налогами, это их именьице в деревне, квартира, которую они думают купить, — ее тоже можно сдавать; мне б такой бедной быть. Ну, в общем. Хотя меня Джошуа на самом деле встревожил.