Миссис Бреникен - [95]

— Знаю, Долли, знаю,— отвечал Лен Баркер,— и я вас в какой-то степени понимаю. И пусть небо сделает так, чтобы вам не пришлось раскаиваться в поступке, продиктованном более чувствами, нежели разумом.

— Не нравится мне, когда вы так говорите, Лен Баркер,— резко сказала я.— Меня обижают подобные замечания. В чем вы можете упрекнуть Годфри?

— О! Ни в чем… пока ни в чем. Но кто знает, может быть, потом он захочет злоупотребить вашей слишком выраженной к нему любовью? Подкидыш… Неизвестно, кто он такой, чья кровь течет в его жилах…

— Кровь мужественных и честных людей, ручаюсь вам! — воскликнула я.— На «Брисбене» его все любили, от начальников до товарищей, и, как сказал мне капитан, Годфри не получал ни одного нарекания! Зак Френ, который в этих делах кое-что смыслит, прекрасного мнения о мальчике! Скажите мне, Лен, почему вы не любите этого ребенка?

— Я?… Да я никак к нему не отношусь!… Он мне безразличен, только и всего. Что касается дружбы, то не в моих правилах дарить ее первому встречному; я думаю только о Джоне, о том, как вырвать его из рук аборигенов…

Если Лен Баркер хотел упрекнуть меня, то его упреки необоснованны. Я не забыла мужа, я просто счастлива мыслью, что Годфри вместе со мной приложит усилия к его спасению. Уверена, Джону понравится мой приемный сын, он полюбит его всей душой.

Когда я передала этот разговор Джейн, бедняжка понурила голову и ничего не сказала. Мне понятна ее сдержанность: так ей велит долг. Она не хочет, не может хулить своего супруга.

29 января.

Мы пришли на берег небольшого озера, похожего на лагуну. Том Марикс решил, что это Лейк-Уайт, «белое озеро», еще один остаток внутреннего моря, делившего некогда Австралию на два больших острова. Озеро оправдывает свое название, поскольку вместо испарившейся воды его дно покрывает соляной пласт. Зак Френ пополнил наши запасы соли, но лучше бы мы обнаружили питьевую воду.

В окрестностях полно крыс (они меньше, чем обычные крысы). Приходится оберегать себя от их нападения. Эти необычайно прожорливые звери грызут все, до чего могут добраться.

Черные конвойные, напрочь лишенные брезгливости и предрассудков белых, ухитрились изловить несколько дюжин крыс, выпотрошили, изжарили и с удовольствием съели их отвратительное мясо. Нет, нужно просто умирать с голоду, чтобы решиться отведать эдакой пищи. Не дай, Господи, нам дойти до такого!

На протяжении последних двадцати миль местность постепенно менялась. Куртины спинифекса сделались менее густыми — эта скудная растительность понемногу исчезает. Сейчас мы находимся на границе Большой Песчаной пустыни. Глядя на бескрайнюю всхолмленную равнину, покрытую красным песком, на которой нет даже следов от какого-нибудь русла, думаешь о том, что здесь, наверное, никогда, даже в зимнее время года, не бывает дождей.

Мы смотрели на эту удручающую картину, на эту грозную сушь — и всех нас охватывали самые мрачные предчувствия. Том Марикс показал мне Большую Песчаную пустыню на карте: белое пространство, исчерченное маршрутами Джайлса и Гибсона. На севере извилистый путь полковника Уорбертона свидетельствует о неуверенных попытках путешественника найти колодец. Здесь его больные изголодавшиеся люди вконец обессилели… Там пали животные, был при смерти сын полковника… Лучше не читать рассказа о его путешествии, если намереваешься пройти по тому же пути. Самые бесстрашные отступят… Но я прочла эти записки, да и теперь часто перечитываю их. Я не поддамся страху. То, на что решился Уорбертон ради изучения Австралийского континента, я сделаю ради спасения Джона.

3 февраля.

Вот уже пять дней, как мы вынуждены идти очень медленно. Сколько теряется времени на этом длинном пути! Ничто не вызывает большей досады. Наш караван из-за неровностей местности не может двигаться напрямик. Сильнохолмистый рельеф порой заставляет нас подниматься и спускаться по очень крутым склонам. То и дело попадаются дюны, и верблюдам приходится обходить их. Встречаются и песчаные холмы высотой до ста футов, отстоящие друг от друга на шестьсот — семьсот футов. Пешие увязают ногами в песке, и движение становится крайне затруднительным.

Жара изнуряющая. Невозможно даже представить себе, с какой силой солнце жжет своими лучами землю. Словно тысячи огненных стрел разом пронзают тебя. Джейн и я с трудом можем дышать под пологом кибитки. А как должны страдать наши спутники во время утренних и вечерних переходов! Зак Френ, хоть и крепкий человек, изнемогает от усталости, но верный мой друг не жалуется, он не утратил присутствия духа.

Джос Меритт переносит испытания спокойно и мужественно, его выносливости можно позавидовать. Чжин Ци, менее терпеливый, стонет, но ему не удается разжалобить своего господина. Подумать только, эти чудаки подвергают себя тяжким испытаниям ради того, чтобы заполучить шляпу!

— Славно!… Да!… Очень славно! — отвечает он, когда ему говорят об этом. — Но какую редкостную шляпу!

— Старый шутовской колпак! — ворчит Зак Френ и пожимает плечами.

— Рвань, которую и на ноги-то не захочешь надеть, — не преминет добавить Чжин Ци.

Днем, с восьми часов до четырех, невозможно сделать ни шагу. Лагерь разбиваем где придется, ставим две или три палатки. Конвойные, белые и черные, укладываются, как могут, в тени верблюдов. Страшит то, что скоро у нас не останется воды. А если мы найдем высохшие колодцы? Том Марикс крайне обеспокоен, хоть и старается не подавать виду. И напрасно, лучше ничего от меня не скрывать. Я ко всему готова и не поддамся слабости…