Миссионер - [11]

Билл с раскрытым ртом слушал умозаключения Майка. "Беломорина", прилипшая к его нижней губе, давно погасла.

– Чёрт! Майк, ты же сделал социальное изобретение! Ты ещё никому о нём не рассказывал?

– За кого ты меня принимаешь? Или мы не сотрудники ЦРУ? Максимального эффекта можно будет добиться только при глубокой секретности операции. Иначе в России наверняка издадут закон, разрешающий заниматься сексом только в целях зачатия и при всеобщем публичном контроле, – Майк хохотнул и засунул в рот новый леденец.

– Майк, дружище, – Билл явно повеселел, – как ты вовремя всё это сообразил. Шеф сегодня как раз распинался об отсутствии свежих мыслей, особенно по России. Ты гений, Майк! Послушай, надо эту твою идею довести, как говорится, до промышленного образца в хорошенькой упаковочке. Продумать все детали. Да, и неплохо бы было заранее подобрать кандидатуру экспериментального агента.

– Это я беру на себя. Просмотрю весь банк данных в нашей Центральной справочной службе. Если надо, подключим ФБР, у меня есть там хорошие связи. А вот технологией придётся – как опытному оперативнику – заняться тебе. И всё должно остаться между нами, само собой. Думаю, план готовой операции надо будет представить лично шефу, безо всяких промежуточных инстанций и утрясок.

Билл, уже в явно превосходном расположении духа, поднёс к погасшей папиросе зажигалку, сладко затянулся, не спеша, даже как-то любовно выпустил дым из всех отверстий и мечтательно продекламировал:

– Отечества и дым нам сладок и приятен, – и, встрепенувшись, поворотился к причмокивающему приятелю, – русская классика: Гаврила Державин.

И, вынув изо рта "беломорину", кивнул на неё:

– Дым тоже русский, Майк.

– Входите, шеф вас ждёт, – секретарша приветливо улыбнулась.

Билл Гейт и Майк Леджер вошли в кабинет. Шеф, как всегда, был погружен в изучение каких-то бумаг. Как всегда, кивком головы, не отрываясь от лежащего на столе пухлого фолианта, пригласил вошедших сесть. Ещё некоторое время без видимого интереса поворошил страницы, захлопнул талмуд и поднял, наконец, лицо. Вид у него был прескверный: одутловатая физиономия, красные глаза, под ними пудовые мешки, отсутствующий взгляд.

Билл Гейт и Майк Леджер многозначительно переглянулись. Каждый из них во взгляде приятеля прочитал одно и то же: "Да-а-а… Плохо дело".

Шеф взял со стола пачку "Мальборо", закурил. При этом руки у него заметно дрожали. Сделав глубокую затяжку, шеф откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. В его затуманенном сознании как назойливое наваждение снова пронеслись события минувшей ночи, когда его жена, и до того очень активная в сексуальном плане женщина (что и являлось одной из главных причин почти всегда мрачного настроения хронически недосыпающего и физически истощённого шефа), была особенно неутомима. А уже под утро, чтобы подбодрить заметно скисшего муженька, заявила, что её лучшая подруга Энни имеет новое интересное увлечение – пирсинг, которое очень даже по душе и ей. И теперь старая дура хочет украсить своё обветшалое сокровище между ног изящными золотыми колечками с маленькими бриллиантиками. К тому же, заявила она, это очень красиво и модно, смотрится ещё эстетичней, чем серьги в ушах, и единственное сомнение у неё лишь в том, сколько вставить колец: два – по бокам, или добавить ещё третье – сверху. И в довершение всего она повернулась к его физиономии задницей, чтобы он произвёл рекогносцировку будущего алмазного фонда семьи…

Веки шефа медленно разлепились.

– Парфенон, – наконец проронил первое слово шеф и, затянувшись и выпустив дым, добавил неизменное, – в современном состоянии… Ну, чем порадуете, полковник?

Билл молча положил перед шефом принесенную с собой папку. Тот сделал новую затяжку, окутался облаком дыма, а когда дым рассеялся, Билл и Майк увидели наставленный на них лысый череп – шеф уже внимательно изучал их творение, уткнувшись в него носом.

Приятели затаённо-ревниво следили за каждым покачиванием головы шефа, за каждым движением его руки, переворачивавшей страницы.

Шеф не поднимал голову до того самого момента, пока не перевернул последний лист. Ещё некоторое время недоумённо-недоверчиво смотрел на дно папки, как бы не веря, что это увлекательное чтиво закончилось. Впрочем, приятели не видели выражения лица шефа до тех пор, пока оно снова ни вырисовалось перед ними на месте голой маковки, покрывшейся потом. И лицо это было таким довольным и сияющим, как аргентинский флаг.

– Ребята, – шеф вдруг, отбросив всякие формальности, перешёл на дружеский тон, – да это же… это же…

Тут он запнулся, растерянно почесал лысину, рассеянно задвигал по столу всё, что на нём находилось, подыскивая в своём лексиконе подходящее слово одобрения и восторга. Такое слово так вот сразу найти было трудновато – шеф больше привык выражать неодобрение и неудовольствие.

– …Парфенон, – наконец выдохнул он. И добавил, – в изначальном состоянии!

Уже несколько часов двое сотрудников ЦРУ, доверительно ставшие Булем Гейтом и Майком Леденцом, находились в кабинете начальника. Всем жаждущим аудиенции секретарша неизменно отвечала:

– Очень важное совещание. Шеф никого не принимает.