Мисс Равенел уходит к северянам - [26]

Женщины и дети не уступали мужчинам в патриотических чувствах. Очаровательнейшие новобостонки из лучших семейств города толклись ночами на городском вокзале, встречая военные эшелоны, идущие на Вашингтон, и забрасывали изумленных деревенских парней платочками, кольцами и побрякушками, чтобы тем показать защитникам родины свою любовь и сочувствие. Куда бы вы ни пришли, вы могли быть уверены, что в первые же десять минут услышите эти три слова: «война», «мятеж» и «измена». А раз таково было общее положение вещей, то Равенелы и Колберн толковали о том же. Оба джентльмена немало скорбели, что их дама была мятежницей. Гордый своим превосходством, своим правом повелевать, каждый мужчина бывает обижен, когда женщина пренебрегает его аргументами. Тем более он страдает, если строптивица — его дочь или жена, сестра, дама сердца. И мисс Лили, упорствуя в приверженности к мятежу, тоже заставляла страдать своего отца Равенела и влюбленного в нее Колберна. К тому же она ежедневно твердила им, что она — патриотка и что верность родной Луизиане и есть ее истинный долг.

Заметим попутно, что чем человек моложе, тем крепче он привержен идеям, в которых воспитан. Республиканцами в Англии бывают лишь пожилые люди; юные — все монархисты. Так и у нас: среди взрослых еще можно найти монархиста; но в школе и в детском саду — все за республику. Я знал пятидесятилетнего американца, ревнителя европейских вкусов и нравов, но дети его, все пятеро, были отборными янки. И наша юная восемнадцатилетняя леди, вскормленная луизианской землей, тоже держалась своих луизианских взглядов наперекор своему обожаемому отцу и поклоннику, тоже довольно милому человеку.

Доктор относился к Колберну дружески и с уважением. Он охотно вел с ним любую беседу, о войне же они могли говорить часами. Согласные между собой по всем основным вопросам, они спорили только о том, сколько продлится война. Южанин прикидывал, что для разгрома мятежников потребуется пять или шесть лет; северянин считал, что довольно будет пяти-шести месяцев. Мисс Равенел иногда утверждала, что Север капитулирует через год, а иногда угрожала сорокалетней войной (и ту и другую версию она привезла с собой из Нового Орлеана). И превозносила при том природную доблесть и воинское искусство своих земляков.

— Мисс Равенел, — сказал ей однажды Колберн, — вас послушать — южане такие гиганты, что могут увидеть беднягу янки только с лупой в руке, и такие заядлые драчуны, что молятся в церкви по воскресеньям, чтобы бог послал им противника.

Она осадила его, заметив:

— Если я так считаю, невежливо спорить со мной.

Боюсь, что пылкая, неколебимая страсть Колберна к звезднополосному знамени весьма усложняла его задачу снискать благосклонность Лили («снискать благосклонность» — затрепанная, однако почтенная формула). Каждодневно вступая в конфликт по столь волновавшему их обоих вопросу, они не могли не ссориться. А собственно, если подумать, для чего было Колберну искать благосклонности Лили? Разве мог он позволить себе жениться? Он был небогат, а Лили была просто нищей.

Разговоры шли своим чередом, война же своим. Как-то раз, погожим летним деньком, наш дискуссионный клуб из троих расположился на гостиничном, с железной решеткой, балкончике, обсуждая сражение на Манассасских высотах,[29] которое, как говорили, было выиграно северянами. Уже неделю весь город, ликуя, кричал: «Скорее вперед, на Ричмонд!»[30] — и сегодня все в нетерпении ждали правительственного сообщения, флагов, перезвона колоколов и пушечного салюта. Правда, была одна небольшая странность: за последние сутки из Вашингтона совсем не поступало вестей об исходе боя; но если исключить записных пессимистов и нескольких тайных приверженцев Юга (которых тут же, конечно, заставили смолкнуть), — никто не придавал этому особенного значения. По вернейшим слухам, полученным еще до того, «Великая армия Потомака»[31] гнала противника к Югу; Макдауэл одержал решительную победу, мятежу наступал конец.

— Никогда не поверю, никогда не поверю! — восклицала патетически Лили, и доктор был вынужден сделать ей выговор за нелепое отрицание фактов.

— Говорят, телеграф починили, — вмешался Колберн. — Надо поймать кого-нибудь из знакомых. Уайтвуд! Эй, Уайтвуд! Что нового в бюллетене?

Юный студент поднял к ним бледное, расстроенное лицо, на глазах его были слепы.

— Все кончено, Колберн, — сказал он. — Наши бегут, бросая оружие. — Голос его дрожал; он с трудом произнес эти несколько страшных слов. Мятежница мисс Равенел вскочила с восторженным воплем, но под укоряющим взглядом отца тут же умчалась наверх исполнить победный танец.

— Да не может того быть, — крикнул Колберн, хрипя от волнения, — ведь последние сведения…

— Да что там последние сведения?! — ответил Уайтвуд, едва шевеля языком, так был он убит горем. — Есть новые сведения об окончании битвы. Джонстон ударил по правому флангу, и наши бежали.

— Джонстон по правому флангу? Но там же стоял Паттерсон!

— Старый изменник, вот кто такой Паттерсон! — крикнул в ответ Уайтвуд и побежал прочь, как видно, не в силах длить эту беседу.