Мисс Равенел уходит к северянам - [125]

Губернатор вздохнул с опечаленным видом, но сказал с той же кроткой настойчивостью:

— Любезный полковник, я все это знаю, но тут ничего не поделаешь. Я вынужден действовать в соответствии с нашим великим испытанным правилом — добиваться максимального блага для всех. Буду с вами весьма доверителен. Фактически Газауэй не вернется к вам в полк. Мы дадим ему чин подполковника для спасения его репутации. И он тут же подаст в отставку. С ним обо всем условлено.

— Для чего вам спасать его репутацию? Его нужно повесить!

— Безусловно. Согласен с вами. Но учтем обстоятельства. Нам нужна победа на выборах. Мы должны обеспечить правительству поддержку страны и получить большинство в обеих палатах. Если мы оплошаем, «змеи-медянки» поднимут головы. Капитулянты и сторонники мятежа победят.

— Вы хотите одержать победу на выборах! Черт побери! Так для этого надо прежде всего одержать победу на фронте. Иметь боевую армию, боевых офицеров. Разгромить до конца мятежников.

Губернатор ответил привычной улыбкой, оставаясь, как видно, на прежней позиции и как бы не слыша того, что ему говорит Картер. Он был уже несколько раздражен; несмотря на свой кроткий нрав, он умел защищать свою линию.

— Избирательный округ Газауэя имеет особые трудности, — продолжал он свои объяснения. — И без Газауэя мы можем остаться там в меньшинстве. Прискорбно, но это факт. И нашей вины в том нет. Вините тех, кто голосует против правительства. Так вот, он потребовал, чтобы мы спасли его репутацию, дали ему повышение, и гарантирует нам большинство голосов. А после выборов обещает подать в отставку.

— Стыд и позор! — в негодовании вскричал Картер.

Губернатор почти рассердился, увидев, что Картер не желает считаться с его аргументами.

— Уверяю вас, мне это весьма неприятно, — сказал он, — но я приношу в жертву свои личные чувства.

Он умолчал о том, что добавочно приносит в жертву и личные чувства Колберна и других боевых офицеров Десятого Баратарийского.

— А я вам скажу, — заявил ему Картер, — к черту подобные выборы! Если демократия дается такой ценой — тогда назад к деспотизму!

После этой реплики Картера наступило молчание. Собеседники от души удивлялись друг другу; хотя каждому следовало бы удивляться себе самому. Губернатор не мог не знать, что Картер — гуляка, пьяница и в чем-то Дугалд Далгетти, и для него во многом оставались загадкой профессиональная щепетильность полковника, его забота о воинской доблести и ярая ненависть к трусам. А Картеру было известно, что губернатор высоконравственный человек, и он, в свою очередь, от души изумлялся, как это тот опускается до столь низменных махинаций. Моральная позиция Картера была кое в чем предпочтительнее. Он поступал дурно, но лишь под влиянием страстей — и, осознав это, каялся. Другой поступал дурно, заранее все рассчитав, сожалел о дурном поступке, но извинял его обстоятельствами. Губернатор был по натуре добропорядочным человеком, но занятие политикой повредило его моральному зрению. Так рыбы в Пещере Мамонтов,[138] вечно живя во тьме, обходятся вовсе без глаз. Если бы кто рассказал губернатору о романе полковника Картера с миссис Ларю, он содрогнулся бы в ужасе. Но он отдавал преспокойно командную должность презренному трусу, обходя боевых офицеров, чтобы этой ценой добиться победы на выборах.

Не будем судить губернатора слишком сурово, учтем и его обстоятельства. Представим себе на минуту, что он отдал предпочтение Баярду и выгнал Бардольфа вон.[139] Прежде всего против него восстанет аппарат его собственной партии. Его будут корить, убеждать, умолять — от имени партии, во имя свободы, в интересах страны. Его кандидат в этом сомнительном округе (кстати сказать, его личный стариннейший друг) заявит ему: «Ты меня погубил!» Промышленники и финансисты, которые делают ставку на его кандидата (потому что хотят с его помощью испросить для себя у конгресса неких поблажек), тоже поднимут вопль. Поразмыслив над этим и вспомнив еще о «медянках» и о том, что случится, если они победят, губернатор снова решил, что поступает он правильно, лучшего выхода нет. Газауэю хочется быть подполковником, и отлично, пусть будет — вплоть до весенних выборов. А тогда — но ни часом раньше! — он сумеет что-нибудь сделать и для честных, отважных людей.

— Но почему этот жулик имеет такое влияние? — удивился полковник. — Заклеймите его в печати, раздавите его.

— Двести его друзей, голосующих по его указанию, не читают газет и верят ему одному.

— Пусть будет так. Но в нашем полку нет также майора, — сказал, помолчав, Картер. — Предоставьте тогда хоть эту вакансию Колберну, если, конечно, он согласится служить под началом у Газауэя.

— Я отдал ее капитану Рэтбону — он мне племянник, — краснея, сказал губернатор. Он не стыдился своей политической сделки с заведомым негодяем, но этот, в общем, понятный и даже отчасти простительный шаг — покровительство родственнику — вогнал губернатора в краску. — У капитана Рэтбона отличные рекомендации, — поспешил разъяснить губернатор. — Но он в кавалерии, а там нет вакансий, от нашего штата пошло всего три эскадрона. Вот я и устроил ему перевод в пехотную часть и именно в ваш полк, потому что у вас две вакансии.