Мисс Кэрью - [45]

Было совсем темно, начинал накрапывать легкий дождь. Я обнаружил, что садовая калитка открыта, и у меня мелькнула надежда, что Джордж может быть там. Я на мгновение замер, решая, постучать или позвонить, когда звук голосов в коридоре и внезапное мерцание яркой полосы света под дверью предупредили меня, что кто-то выходит. Застигнутый врасплох и совершенно не готовый в данный момент что-либо сказать, я отступил за крыльцо и подождал, пока те, кто был внутри, выйдут. Дверь открылась, внезапный свет залил розы и мокрый гравий.

— Идет дождь, — сказала Лия, выглянув и прикрывая свечу рукой.

— И холодно, как в Сибири, — добавил другой голос, который не принадлежал Джорджу, но все же звучал странно знакомо. — Фу! Разве в таком климате может цвести столь нежный цветок как ты, моя дорогая!

— Во Франции климат лучше? — тихо спросила Лия.

— Настолько, насколько это могут сделать голубое небо и солнечный свет. Ангел мой, даже твои ясные глаза станут сиять в десять раз ярче, а твои румяные щеки станут в десять раз розовее, когда окажутся в Париже. Ах! Я не могу дать тебе никакого представления о чудесах Парижа — широких улицах, обсаженных деревьями, дворцах, магазинах, садах! — это волшебный город.

— Наверное, так и есть! — сказала Лия. — И ты будешь водить меня по всем этим красивым магазинам?

— Каждое воскресенье, моя дорогая… Ба! Не смотри с таким удивлением. Магазины в Париже всегда открыты по воскресеньям; воскресенье в Париже, все равно, что праздник. Ты скоро избавишься от этих предрассудков.

— Боюсь, это неправильно — получать столько удовольствия от вещей этого мира, — вздохнула Лия.

Француз рассмеялся и ответил ей поцелуем.

— Спокойной ночи, моя сладкая маленькая святая! — сказал он, легко пробежав по тропинке, и исчез в темноте. Лия снова вздохнула, задержалась на мгновение, а затем закрыла дверь.

Ошеломленный и сбитый с толку, я некоторое время стоял, точно каменная статуя, не в силах пошевелиться, едва способный думать. Наконец я встряхнулся и направился к воротам. В этот момент тяжелая рука легла мне на плечо, и хриплый голос рядом со мной сказал:

— Кто ты такой? И что ты здесь делаешь?

Это был Джордж. Я сразу узнал его, несмотря на темноту, и пробормотал его имя. Он быстро убрал руку с моего плеча.

— Как давно ты здесь? — спросил он свирепо. — Какое ты имеешь право прятаться в темноте и шпионить? Боже, помоги мне, Бен, я наполовину сошел с ума. Я вовсе не хотел быть грубым с тобой.

— Я в этом совершенно уверен! — искренне воскликнул я.

— Это тот проклятый француз, — продолжал он голосом, похожим на стон человека, страдающего от боли. — Он злодей. Я знаю, что он злодей, и мое странное чувство было предупреждением относительно него с того самого момента, как он впервые появился у нас. Он сделает ее несчастной и однажды разобьет ей сердце, — моей милой Лии! — а я так ее люблю! Но я буду отмщен — и это так же верно, как то, что на небесах есть Бог, — я буду отмщен!

Его горячность привела меня в ужас. Я попытался убедить его вернуться домой, но он не слушал меня.

— Нет, нет, — сказал он. — Возвращайся сам, мальчик мой, а меня оставь в покое. Моя кровь кипит: этот дождь полезен для меня, и мне лучше остаться одному.

— Если бы я только мог сделать что-нибудь, чтобы помочь тебе…

— Ты не можешь ничего сделать для меня, — перебил он. — Никто не может мне помочь. Я конченый человек, и мне все равно, что со мной будет. Господи, прости меня! Мое сердце полно зла, и мои мысли — это побуждения сатаны. Уходи… Ради всего святого, уходи. Я не знаю, что говорю и что делаю.

Я ушел, потому что больше не смел перечить ему; но я немного задержался на углу улицы и увидел, как он ходит взад и вперед под проливным дождем. Наконец я неохотно повернулся и пошел домой.

В ту ночь я лежал без сна, обдумывая события прошедшего дня и ненавидя француза всей душой.

Я не мог ненавидеть Лию. Для этого я слишком долго и преданно поклонялся ей, но я смотрел на нее как на существо, обреченное на гибель. Я заснул под утро и проснулся вскоре после рассвета. Когда я добрался до гончарной мастерской, то обнаружил там Джорджа, который был очень бледен, но вполне в себе и, как обычно, расставлял рабочих по местам. Я ничего не сказал о том, что произошло накануне. Что-то в его лице заставило меня молчать; но, увидев его таким спокойным и собранным, я воспрянул духом и начал надеяться, что он преодолел худшую из своих неприятностей. Вскоре через двор прошел француз, веселый и безмятежный, с сигарой во рту, засунув руки в карманы. Джордж удалился в один из цехов и закрыл дверь. Я вздохнул с облегчением. Я боялся увидеть, как они вступят в открытую ссору; я чувствовал, что до тех пор, пока они будут держаться подальше один от другого, все будет хорошо.

Так прошли понедельник и вторник, но Джордж по-прежнему держался от меня в стороне. У меня хватило здравого смысла не обижаться на это. Я чувствовал, что он имеет полное право молчать, если молчание помогает ему лучше переносить выпавшее на его долю испытание; я решил никогда больше не заговаривать на эту тему, если только он не начнет сам.