Мисс Кэрью - [35]

Мне не терпелось извлечь максимум пользы из наставлений моего учителя. Я быстро совершенствовался, и вскоре мои картины превзошли картины остальных пяти учеников. Мне не нравилось рисовать что-то на библейские темы, в отличие от ван Рооса, я скорее тяготел к сельскому стилю Бергема и Пола Поттера. Мне доставляло огромное удовольствие бродить по пышным пастбищам; наблюдать янтарный закат; стада, возвращающиеся домой на молочную ферму; ленивые ветряные мельницы; спокойные чистые воды каналов, едва взъерошенные прохождением общественного treckschuyt[3]. В изображении сцен такого рода: 

Медленный канал, долина с желтыми цветами,

Берег, поросший ивами, скользящий парус

— я был лучшим. Мой хозяин никогда не хвалил меня ни словом, ни взглядом; но когда однажды мой отец приехал из Шейдама навестить меня, он отвел его в сторону и сказал ему неслышным для остальных голосом, что «мессер Франц сделал бы честь профессии», что так восхитило достойного винокура, что он сразу же взял меня с собой на целый день и, дав мне пятнадцать золотых монет в знак своего удовлетворения, пригласил меня пообедать со своим другом бургомистром фон Гаэлем. Для меня это был насыщенный визит. В тот вечер я впервые влюбился.

Я думаю, мало кто в то время стал бы отрицать личную привлекательность Гертруды фон Гаэль; и все же я знаю, что меня очаровали не столько ее черты, сколько мягкий голос и нежная женская грация. Несмотря на столь юный возраст, она с достоинством и воспитанностью исполняла обязанности за столом своего отца. Вечером она спела несколько милых немецких песен под свой собственный простой аккомпанемент. Мы говорили о книгах и поэзии. Я нашел ее хорошо начитанной в английской, французской и немецкой литературе. Мы говорили об искусстве, и она обнаружила в себе и здравый смысл, и живость.

Когда мы прощались вечером, бургомистр тепло пожал мне руку и сказал, чтобы я приходил почаще. Мне показалось, что голубые глаза Гертруды заблестели, когда он это сказал, и я почувствовал, как краска быстро прилила к моим щекам, когда поклонился и поблагодарил его.

— Франц, — сказал мой отец, когда мы снова оказались на улице, — сколько тебе лет?

— Всего двадцать два, сэр, — ответил я, несколько удивленный вопросом.

— Ты не будешь зависеть от своей кисти, мой мальчик, — продолжал мой отец, опираясь на мою руку и оглядываясь на высокий особняк, который мы только что покинули. — Я не был ни расточительным, ни неудачливым, и я буду гордиться тем, что оставлю тебе приличный доход после моей смерти.

Я молча склонил голову и задумался, что последует дальше.

— Бургомистр фон Гаэль — один из моих самых старых друзей, — сказал мой отец.

— Я часто слышал, как вы говорили о нем, сэр, — ответил я.

— И он богат.

— Так я и должен был предположить.

— У Гертруды будет прекрасное состояние, — сказал мой отец, как бы размышляя вслух.

Я снова поклонился, но на этот раз довольно нервно.

— Женись на ней, Франц.

Я отпустил его руку и попятился.

— Сэр! — Я запнулся. — Я… я… жениться на фрейлейн фон Гаэль!

— Скажите на милость, сэр, почему бы и нет? — сказал мой отец, резко останавливаясь и опираясь обеими руками на верхнюю часть своей трости. Я ничего не ответил.

— Почему бы и нет, сэр? — с напором повторил мой отец. — Что вы могли бы пожелать лучшего? Молодая леди красива, с хорошим характером, образованна, богата. Так вот, Франц, если бы я думал, что ты оказался таким дураком, чтобы завести какую-то другую привязанность без…

— О, сэр, вы несправедливы ко мне! — воскликнул я. — Я, действительно, не совершил ничего подобного. Но ты думаешь, что… что она согласится выйти за меня?

— Попробуй, Франц, — добродушно сказал мой отец, беря меня под руку. — Если я не очень ошибаюсь, бургомистр был бы так же доволен, как и я; а что касается фрейлейн — женщин легко завоевать.

К этому времени мы уже подошли к двери гостиницы, где должен был ночевать мой отец. Когда он уходил от меня, его последними словами были:

— Попробуй, Франц, попробуй.

С этого времени я стал частым гостем в доме бургомистра фон Гаэля. Это был большой старомодный особняк, построенный из красного кирпича и расположенный на знаменитой линии домов, известной как Бумпджес. Далее лежала широкая река, переполненная торговыми судами, на мачтах которых развевались флаги всех торговых наций мира. Высокие деревья с густой листвой росли вдоль набережных, и солнечный свет, пробиваясь сквозь их листву, освещал просторные гостиные дома Гертруды.

Здесь, ночь за ночью, когда дневные занятия заканчивались, я обычно сидел с ней у открытого окна, наблюдая за оживленной толпой внизу, рекой и восходящей луной, которая серебрила мачты и городские шпили. Здесь мы вместе читали страницы наших любимых поэтов и считали первые бледные звезды, которые трепетали, превращаясь в свет.

Это было счастливое время. Но затем наступило время еще более счастливое, когда однажды тихим вечером, — мы сидели одни, разговаривая шепотом и прислушиваясь к биению сердец друг друга, — я сказал Гертруде, что люблю ее; и она в ответ положила свою белокурую головку мне на плечо с милой уверенностью, как будто довольная, что так будет вечно. Как и предсказывал мой отец, бургомистр с готовностью одобрил нашу помолвку, оговорив лишь одно условие, а именно, что наш брак не должен состояться, пока мне не исполнится двадцать пять лет. Ждать придется долго; но к тому времени я, возможно, сделаю себе имя в своей профессии. Я намеревался вскоре отправить картину на ежегодную выставку — и кто мог сказать, чего я не сделаю за три года, чтобы доказать Гертруде, как сильно я ее любил!