Мисс Кэрью - [28]

— Мерси, одной будет достаточно. Могу я осмотреть комнату?

Она кивнула, медленно поднялась передо мной по лестнице в своих тяжелых сабо и повела меня в большую, холодную, неуютную комнату, в которой стояли две кровати, и выглядела она так, словно ее не занимали уже несколько месяцев.

— У вас нет другой комнаты, кроме этой? — спросил я, дрожа.

— Да, здесь довольно прохладно, — пробормотала горничная. — Но мсье может развести огонь в печке.

— Очень хорошо, — сказал я покорно, — я буду около девяти или десяти часов.

— Три с половиной франка за ночь. Мсье предпочитает кровать рядом с дверью или кровать у камина?

— Мне все равно, если я буду в этой комнате один. Помните, пожалуйста, что я плачу за обе эти кровати.

— Хорошо: кровать рядом с дверью. Мсье может положиться на то, что все будет как можно удобнее. — И старуха хитро подмигнула себе, в полной уверенности, что она не выдала свою глухоту ни единым промахом.

Пребывая в унынии, я расстался с ней кивком и пустяковой благодарностью и вышел так быстро, как только мог, отправившись вглубь страны и оставив город за спиной. Но на суше или на море — все здесь было одинаково! Верфь для постройки лодок; плотина; устье еще одной реки, с растущими по берегам тополями; кучка босоногих женщин, стирающих белье; бухты канатов; еще одна жалкая таверна; скопление рыбацких лачуг… это были все достопримечательности и красоты, какие я видел. Я подошел к плотине и сел на каменный парапет. Я посмотрел направо — земля, песок, тополя, река и вселенская равнина! Я посмотрел налево — берег, песок, грязь, дома, лодки и вселенская равнина! Я думал об Абвиле с нежным сожалением; я вздыхал по отелю «Говяжья Голова»; я мог бы обнять заплесневелого официанта! Потом… потом я достал Брэдшоу, обманщику Брэдшоу, и горько упрекнул его.

— Это, — воскликнул я, открывая «Путеводитель по континентальным железным дорогам», страница 185, - это тот самый прекрасный и живописный город Сен-Валери-сюр-Сомм, который ты, и только ты, обманщик! Побудил меня посетить?

О, Брэдшоу! Я верил, что ты искренний,

И я был благословлен в своей вере;

Но теперь я скорблю…

Я замолчал. Мои чувства не позволяли мне продолжать; а так как время близилось к шести, я встал и поплелся ужинать.

У меня нет желания сохранять ни записи, ни воспоминания об этой унылой трапезе; но, несомненно, этот счет в шестнадцать франков должен лежать тяжелым грузом на совести хозяина «Золотого льва»!

Бутылка невзрачного бордо, экземпляр «Монитора» четырехдневной давности, пара сигар и приятная игра в бильярд в общей комнате с интеллигентным молодым бретонцем, который сказал мне, что он коммивояжер, помогли скоротать остаток вечера и на некоторое время отвлечь мое внимание от темы моего ночлега. Однако по мере того, как шли часы, я не мог не думать об этом, и чем ближе становилась минута, когда я должен был подняться в свой номер, тем больше мне не хотелось этого делать. Правда заключалась в том, что я испытывал почти детское отвращение не только к своей комнате в «Короне», но и к обстановке самой гостиницы, к ее хозяину, ее завсегдатаям и ее древней горничной. Я напрасно рассуждал сам с собой; это чувство было сильно во мне, и в одиннадцать часов, когда мой новый знакомый пожелал мне спокойной ночи, а остальные гости разошлись, я уже почти решил провести ночь на диване в «Золотом льве», а не в комнате, которую занял. Но мне было стыдно признаться в своей слабости, и поэтому снисходительный официант с поклоном выпроводил меня.

Луна уже взошла, начался прилив. Узкое течение уже превратилось в широкий сверкающий поток, и некоторые из самых дальних лодок, которые днем лежали, растянувшись на иле, словно выброшенные на берег киты, всплыли, удерживаемые буйками или якорем. Ночь была чудесной, и я бы с удовольствием задержался еще на какое-то время, но боялся обнаружить, что двери гостиницы окажутся закрыты для меня. Это была ненужная предосторожность. Ночная торговля в «Короне», казалось, находилась в более процветающем состоянии, чем дневная; а из-за пения, смеха и табачного дыма, которые доносились из бара, я не смог найти никого, кто мог бы позаботиться обо мне, поэтому тихо взял свечу и прокрался в свою комнату.

Огонь был зажжен и почти погас, комната выглядела почти такой же неуютной, как и когда я увидел ее в первый раз. Первым делом я попытался запереться, но ключ был ржавый и не поворачивался, а засова нигде не было; следующим моим шагом было задернуть шторы, подбросить побольше дров на угли и устроиться так удобно, как только позволят обстоятельства. Прошло много времени, прежде чем я смог преодолеть свое беспокойство настолько, чтобы лечь спать, но даже тогда я снял только ботинки и галстук и лег в одежде.

Одинокая прибрежная гостиница; банда буйных гуляк; дверь, которую нельзя запереть! Что бы я ни делал, я не мог не думать об этом; или, если мне и удавалось это на несколько мгновений, то только для того, чтобы задуматься о чем-то худшем. Я вспомнил ужасные истории, которые когда-либо читал или слышал, о комнатах с двуспальными кроватями, полуночных убийствах и неизвестных телах, выброшенных в море. Я вспомнил одну историю о кровати, которая провалилась сквозь пол, и другую о кровати, которая задушила своего обитателя с помощью опускающегося балдахина. Мне стало интересно, умирал ли кто-нибудь когда-нибудь в этой комнате, и увижу ли я при мерцающем свете камина бледное лицо, смотрящее на меня из-за занавесок другой. Короче говоря, я сильно нервничал и позволил своему воображению оказаться во власти призраков, «убийств, грабежей и злодейств», пока, наконец, не почувствовал себя в состоянии натянуть одеяло на голову; я принялся считать воображаемых овец, пока не заснул.