Миры Уильяма Моррисона. Том 4 - [75]
Допустим, я грубая, простая, и у меня плохой художественный вкус, размышляла она. Но что я могу с собой поделать, если мне нравятся космические оперы? Как мне быть, если в мире миллиарды и, возможно, сотни миллиардов таких женщин, как я — не только женщин, но и всевозможных гуманоидов женского пола, — которые завороженно садятся перед радиоприемниками и, затаив дыхание, слушают о приключениях Кона Кинга, Юного Стажера с его блуждающей по космосу невестой Клары Келл, а так же ужасных испытаниях и несчастьях, выпавших на долю Андромеды Анн, Бетельгейзы Бетти и остальных невезучих героях, постоянно попадающих в различные неприятности и передряги в сотнях галактик? Что делать, если мне нравится Эл, барон Альдебарана, философ-поэт бесчисленных парсеков, как он сам себя называет, зачитывающий успокаивающие стихи, услаждающие уши, как полузабытое нечто под названием патока, такое же приторное и липкое?
В конце концов, из этих историй можно было узнать столько всего нового и интересного — как андромедяне пастеризуют свои овощи, как капеллиане готовят солнечный пудинг и как антареские жены уживаются со своими неординарными мужьями, пока не съедают их на ужин, и много другое. А кроме того, подумала Мала, пусть я и получила либеральное образование, пусть я врач и все такое, но кто сказал, что у меня нет права быть романтичной натурой, как все остальные?
Все верно, доктора Клэйн и Кордье запретили мне баловать себя, но если они не узнают, то ничего не случится. А они точно ничего не узнают. Они будут заняты новым пациентом, связаны им настолько, что не выпутаются еще несколько дней, а, может, и недель. Интересно, а он, — или оно, — уже разговаривает? И еще интересно, что оно говорит. И что делает Дурр, грызет ногти или помогает докторам, рассказывая все, что знает о своем инопланетном друге.
Странно, рассуждала Мала, что он произвел на меня такой впечатление. Я склонна думать о нем, как о душке, а не просто Дурре. Только представьте! Он, на самом деле, весьма обычный, его ничего не выделяет из толпы. Да, он занимается важными исследованиями — ну, а кто сейчас этого не делает? Я видела, как более страшных мужчин, так и более красивых, но мне он кажется тем, что нужно. Впрочем, он слишком скромный. Кто бы мог подумать?
Клара Келл в ужасе вскрикнула, когда услышала рев антареского чудовища, и Мала тут же выключила радио. Банально. подумала она. Мы все еще используем слово «чудовище», но уже не верим в них. Существо за дверью похоже на чудовище, но, в общем-то, это человек. Других вариантов нет, раз Дурр его друг. А те, кто приходят сюда, выглядят, как люди, но судя по их рассказам о самих себе, они-то и есть в душе чудовища. Как, например, этот толстяк. Если писателям космических опер нужны по-настоящему страшные создания, им стоит сделать чудовищ похожими на людей.
Световой сигнал замигал, и Мала вошла в кабинет. Двое врачей сидели с разных сторон от пациента, каждый рядом с одной головой. Голова, которой занимался доктор Кордье, поникла, а другая с явным презрением смотрела на доктора Клэйн.
— Мала, приготовь дозу бутала, — сердито велела доктор Клэйн. — Этим нам, возможно, удастся убрать торможение мыслительных процессов, и пациент сможет рассказать нам о себе.
— Мне нечего сказать, — выпалил рассерженный пациент таким отчетливым голосом, что Мала вздрогнула, поскольку никак не ожидала, что голова такой странной формы может произносить нечто членораздельное.
В этом голосе слышалось то, что, по какой-то непонятной ей причине, называлось оксфордским акцентом.
— Не говори так, Чут, — взмолился Дурр. — Тебе надо сотрудничать. Это для твоего же блага.
— Они ничего не могут для меня сделать. Есть только одно лечение. Отправьте меня обратно в галактику Андромеды.
Мала приготовила дозу бутала, доктор Клэйн взяла ее и выплеснула пациенту в лицо.
— Он уже говорит о доме, — сказала психоаналитик. — Это хороший знак. Думаю, как только бутал подействует, у нас больше не будет проблем.
— Вероятно, средство окажет эффект на обе головы, — заметил доктор Кордье. — Надеюсь, они не уснут.
— Мы реагируем по-разному, — задумчиво улыбнувшись, четким голосом ответила левая голова. — В этом и состоит наша проблема. Если бы мы отреагировали одинаково, это бы означало, что мы снова действуем скоординировано, и нас можно было бы считать вылеченными. Но это не так, поэтому, если лекарство окажет на меня успокаивающий эффект, то с Правшой все будет с точностью до наоборот.
— Правшой? — переспросила доктор Клэйн.
— Когда одна голова говорит про другую, — бросился объяснять Дурр, — она называет ее Левшой или Правшой. Остальные обращаются к головам по имени Чут. Всю личность зовут Чут-чут.
— Очень интересно, — заметил доктор Кордье.
— У тебя все еще есть видения, Чут? — спросил Дурр.
— Они исчезли. Я больше их не вижу, — ответил Левша.
— Пожалуйста, мистер Дурр, скоро начнется анализ, — вмешалась доктор Клэйн. — Ваше присутствие не требуется.
— Но доктор Кордье попросил меня остаться, потому что боится, что может чего-нибудь не понять в речи Чута…
